София Баюн - Механические птицы не поют [СИ]

Джек встретился взглядом с Уолтером. Улыбнулся ему и больше не отводил взгляд.

Уолтер смотрел ему в глаза.

«Прости меня!» — застыло в его взгляде невысказанное, истерически рвущееся наружу задавленным криком.

«Прости меня», — читал он в полном покоя взгляде Джека.

Он не видел, как палач затянул на шее Джека толстую медную петлю. Не слышал, как патер Морн удивительно ясным голосом прочитал последнюю молитву. Джек молчал, отказавшись от последнего слова.

Он сказал Альбиону все, что мог. А своей семье не сказал слишком много.

Тишина висела над площадью, густая и ядовитая. Настоящая альбионская тишина.

А потом часы на башне оглушительно пробили полдень. В эту же секунду алый крест под ногами Джека превратился в черный провал. Эшафот опустел, а провал закрылся, зажав медный трос и не оставив толпе даже его конвульсивной дрожи.

В этот момент тот самый железный стержень, столько лет заставлявший Уолтера держать спину прямой, не дающий дышать, не дающий расслабиться даже в собственной постели и в объятиях очередной любовницы, исчез. Но вместо счастья Уолтер чувствовал только ошеломительную, уничтожающую боль.

Пусть толпа не получила страданий Джека, но те, кто смотрел на Уолтера, забрали с собой то, зачем пришли. Он не смог устоять на ногах и упал на колени, успев выставить вперед руки, тут же погрузившиеся в грязную воду. Он стоял так, глядя на равнодушные серые камни. Частые, горячие капли падали в ледяную воду, становясь ее частью.

Уолтер Говард, сколько бы ни эпатировал публику, никогда не смог бы позволить себе такой выходки. Весь род Говардов стал бы с ним на колени, унизившись перед всем городом.

Но Уолтер Говард умер вместе с Джеком Говардом. Он больше не был аристократом и наследником алибионского рода, и не был частью Альбиона, хотя сам еще этого не понял. Он был молодым мужчиной, только что потерявшим своего брата. Повзрослевшим, пережившим собственную смерть.

«Просто Уолтер», — представится он на корабле, который увезет его в Лигеплац, и в пабе «У Мадлен».

Изумрудно-зеленый платок он сжег в камине в Вудчестере. Уолтер смотрел, как горит скользкая шелковая ткань, и ему мерещилось сытое урчание. Особняк тоже получил свою часть сегодняшней жертвы.

Уолтер спал и никак не мог проснуться. Кошмар не желал заканчиваться. Джек терялся в черном проеме, горел платок в камине, слезы капали на холодные, мокрые камни и не могли их согреть.

Не было выхода.

Уолтер Говард спал, отравленный близкой свободой, убаюканный шумом морских волн. Колыбельной ему был щебет Василики, добродушное ворчание Хенрика, грубоватые замечания Зэлы. Уолтер играл ему колыбельные на гитаре, пел их сквозь золотистый туман выпитого виски, вливал в себя черный кайзерстатский кофе, пытаясь остаться частью сонного городка Лигеплаца и не разбудить дремлющего глубоко внутри наследника альбионского рода.

«Спаси меня!»

«Я кое-что знаю о тебе, лорд Уолтер Говард», — сказала ему Эльстер в Лигеплаце.

Позвала его по имени, и имя зазвенело, отзываясь.

И лорд Уолтер Говард проснулся.

Тишину расколол истерический хриплый смех. Смеялся мужчина с дрожащими нотками в голосе. Кто это мог быть? Унфелих, а может тот, кто допрашивал… кажется, его звали Чарли? Или кто-то из охранников подал голос за дверью камеры?

«Нет ничего за дверью камеры. И камеры никакой нет. Тебя похоронили, Уолтер, ты мертв», — шептал внутренний голос.

А мужчина смеялся, все громче и истеричнее. Страх сдавил запястья, положил липкие пальцы на горло — кто смеется в темноте?

И только почувствовав шершавую тяжелую боль в горле, Уолтер понял, что смеялся он сам. Вздрогнув, он замолчал. Вытянул руки и почувствовал, как они дрожат. Левую руку обожгло болью, но боль пришла запоздало, притупленная и далекая — этот якорь давно смыло черной водой.

«Над чем я смеялся?» — спросил он себя. Но не смог вспомнить. А спустя минуту забыл, что произошло.

«Может быть, простуда?» — подумал он, прислушиваясь к приглушенной боли в горле.

А потом снова засмеялся. Над собственной глупостью. Над темнотой в своей камере, над людьми, которые его сюда заперли, над Эльстер, решившей, что он сможет ее защитить, над отцом, который все-таки избавился от лишнего сына, над…

Услышав смех, Уолтер испугался. Кто мог смеяться в темноте?..

Чтобы понять, закрыл ли он глаза, приходилось прикасаться к векам кончиками пальцев. Темнота в камере сгущалась с каждым часом. Все тяжелее становилось проталкивать почерневший воздух в легкие, все дальше чувства, напоминавшие о реальности окружающего мира.

Если прислушаться, то можно различить, как что-то шумит, накатывает на берег, шуршит песком и с шипением отходит назад. Черная вода, темнота, а может и безумие — все, что осталось ему вместо воздуха, памяти и…

Хуже всего было то, что он понятия не имел, сколько времени прошло с тех пор, как за ним захлопнулась дверь камеры. Удерживать сознание становилось все труднее, а главное — Уолтер видел в этом все меньше смысла.

— Уолтер… — позвал его из темноты голос.

Он приподнял голову, словно брошенный пес, которому почудился голос хозяина.

— Джек?

— Я умер, Уолтер. Ты не должен меня слышать. Не должен мне отвечать. Именно этого от тебя хотят.

— Я знаю… знаю.

— Я умер. Вспоминай об этом почаще.

Уолтер попытался вспомнить. Выходило плохо. Но в тумане памяти все же нашелся образ.

«Я умер».

…У него осталась бы надежда, что там, под эшафотом, Джека ждал не провал, а опора, что отцу удалось договориться, и брат остался жив, но после казни Уолтер пришел в жандармерию подписывать бумаги. Перед этим его отвели в прозекторскую и показали тело. «Почему у него открыты глаза?» — спросил он. Ему ответили, что палач попытался, но глаза не закрылись.

Уолтер всегда вспоминал брата живым. Потому что лицо его не осталось искаженным предсмертной мукой.

Сняв перчатку, он провел ладонью по лицу Джека, словно снимая с него маску. И глаза закрылись, лицо стало спокойнее, будто он просто спал и видел кошмар о собственной смерти…

…Уолтер провел двое суток в Колыбели Голубой, храме, построенном его предком. Отказал Утешительницам и стал к алтарю. Не вставая с колен, он молился о том, чтобы Джек снова приснился Спящему там, где он будет счастлив вместе с Кэт. Чтобы где-то они не были Говардами.

Он уснул тогда прямо у алтаря, уронив голову на скрещенные руки, и ему снился дом высоко в горах. У подножия горы расстилался город с красными черепичными крышами и мощеными улочками. Но город был где-то внизу, а дом стоял на горе. Пустой дом с огромными окнами, дом, полный света…

— Не закрывай глаза… Только не закрывай глаза, Уолтер!