Сергей Григоров - Каждый выбирает [СИ]

— Читал. Знаю, — недовольно сказал Олмир. — Говори по существу. Не тяни.

— Да я знаю, что ты знаешь, — парировал Месенн. — Мне трудно признаться в том, что я не всесилен. Привык, знаешь ли, ощущать себя богом. Так вот. Первое в человеческой истории массовое воскрешение мы осуществили на Коларе — более тысячи человек. И проводили этот эксперимент до тех пор, пока не получили убедительных доказательств того, что некоторые возвращенные к жизни обладают чужой, не своей психикой. Оказывается, разработанная нами методика реконструкции материальной основы личности не дает однозначного результата.

— Ну и какое отношение это имеет к воскрешению моих родителей?

— А такое, что вернуть их телесный облик можно, но будут ли это твои родители или нет — не понятно. Они, ты говорил, были кремированы?

— Да. Урны с их прахом хранятся в родовой усыпальнице.

— Не понимаю, зачем понадобилось сжигать тела.

— Таков обычай.

— Странный обычай. Как он у вас возник?

— Не знаю. Наверное, для экономии места.

— Неужели? — Месенн с недоверием обвел взглядом малый королевский кабинет, размеры которого позволяли спокойно играть, например, в волейбол.

Олмир проследил за взглядом мага. Понял, что его утверждение не убедительно, и спросил:

— В конце концов, какое тебе дело до наших обычаев? Ну решили делать так, а не иначе. Тебе-то что?

— Кремация и перемешивание праха уничтожает много важной информации. Это создает дополнительные трудности воскрешения усопших.

— Все равно надо попытаться.

— Неужели? А если получится человек, внешне неотличимый от близкого тебе образа, но с чуждой психикой, — что с ним делать? Пустить в расход и повторить попытку? Так не пойдет. Нельзя убивать людей. Поверь: каждый случай появления человека с неадекватной психикой — огромная трагедия как для тех, кто знал его при жизни, так и для самого воскресшего.

Олмир молчал, опустив глаза. Месенн испытующе посмотрел на него и спросил:

— Скажи честно, ты ожидал услышать от меня нечто похожее на то, что я тебе сказал?

— Да, ожидал. Я почему-то знал, что ты не выполнишь свое обещание.

— И, тем не менее, расстроился?

— Расстроился. Наш наставник любил повторять, что надежда должна умирать последней.

— Странные, однако, вы, люди, существа. Зная, что перед вами глухая стена, все равно ломитесь напрямки.

Олмир невольно вздрогнул. Неприятно резануло слух Месенновское «вы, люди». Это оговорка, или маг подсознательно понимает, что уже не человек?

— Просто я очень хотел увидеть отца и мать, — сказал Олмир.

— Понимаю, но пока ничего не могу поделать. Вопросы множатся, как снежный ком, и мы не знаем, как с ними справиться.

Они помолчали.

— Кстати, должен тебя предупредить, — продолжил Месенн, — что простаки прибыли сюда с самыми добрыми намерениями, и никакой угрозы вам не представляют. У них в вашей зоне Галактики нет навигационных маяков, и они слезно просили нас провести их к Ремите.

— Я догадывался об этом. Мы определили, что у их звездолета нет тяжелого вооружения. А его капитан, Ингельрок, мне хорошо знаком. Косвенно. Дикий Маг много рассказывал о нем.

— Этот твой Ингельрок упрям, как осел. Настоял на личной встрече с тобой несмотря на мои возражения.

— Что он хочет?

— Сделать тебе предложение.

— Какое?

— Узнаешь от него.

— А почему ты его отговаривал?

— Сам поймешь, когда выслушаешь его. Я ничего не хочу тебе говорить, чтобы ты не подумал, будто бы я управляю тобой.

— Ну, не хочешь говорить — не надо, — проворчал Олмир и решил, что в свою очередь тоже не расскажет Месенну о своих проблемах. Только получит от него добро на применение кое-каких специфических приемов, и все. Помолчал и спросил: — Надеюсь, ты прибыл сюда не для того, чтобы пустить пару туманных намеков?

— Да, не для этого. Я здесь чтобы повидаться с тобой и на всякий случай сбить спесь с Шорота. У него и мысли не должно быть о каких-либо импульсивных действиях против вас.

— А надо ли? Мы вроде бы контролируем ситуацию.

— Как говорится, береженого бог бережет. Лично ты, дорогой мой, твои друзья и вся Ремита слишком ценны, чтобы допускать даже малейший риск потерять вас.

— Польщен. Спасибо за доброе слово.

— Не подсмеивайся, я говорю серьезно. Без преувеличения, будущее нашей и прочих известных нам цивилизаций определяется существованием двух полюсов — нас, жалких остатков меритской общины, и вас, жителей Ремиты. Только мы совместными усилиями в состоянии уничтожить естественные пределы развития известной нам разумной жизни. Меритцы первыми разбудили дремавшие в человеке возможности. А что в результате? Нагромождение диких случайностей — и чудо, что кто-то из нас остался в живых. В данный момент мы в недосягаемости для явных и тайных врагов. Зато Ремита плотно опутана зловещей паутиной, и мы, маги, обязаны пресечь малейшую возможность новой катастрофы вселенского масштаба. Поэтому-то я и хочу потрепать нервы Шороту.

Месенн глянул на Олмира и улыбнулся.

Они помолчали. Месенн потянулся за яблоком, надкусил. Стал со смаком жевать. Олмир, глядя на него, не удержался и взял себе грушу. Она оказалась такой сочной, что он вынужден был, чтобы не обрызгаться, наклониться далеко вперед. Доев яблоко, Месенн потянулся за грушей. Олмир — за яблоком. Посмотрев друг на друга, они рассмеялись.

— Я создал много разных миров, — сказал Месенн, — но так и не смог понять, существует ли Тот, Кто создал нашу Вселенную и, естественно, меня самого. И тебя, дорогой мой Олмирчик. Чем черт не шутит — может, прав Уренар, утверждая, что мы сами сотворили себя. Но если наш Создатель все же есть, то Он строго придерживается по крайней мере двух правил. Первое — скрыть от нас Свое существование. Я понимаю, почему возникло — если в действительности возникло — у Него такое желание. Сам неоднократно поступал так же. Мне не ясно, почему Он решил руководствоваться вторым правилом — чтобы каждая прописная истина, каждое техническое решение, каждый этический императив открывались бесчисленное множество раз. Наш мир больше всего похож на кофемолку, в которой миллиарды лет перемалывается один и тот же материал. Бесконечный круговорот информации в природе. Посмотри на человека. В материнской утробе он проходит путь, который преодолел его биологический вид: от одноклеточного организма через насекомое, рыбу, амфибию, звероподобное хвостатое существо — к тому созданию, которое, собственно, и называется гомо сапиенсом. Зачем это? Непонятно. Но это еще далеко не все. Каждый человеческий детеныш начинает учиться. Усваивать давно известные истины. И жует их, жует и жует. А потом этот же процесс осуществляют его дети, внуки, правнуки и так далее. Зачем? Бессмысленность какая-то.