Дарья Гущина - Окно в Полночь

Завернувшись в плед, я сидела на подоконнике и клевала носом над второй чашкой крепкого кофе. Час дня, и надо просыпаться… Баюн тихо урчал и сонно тыкался носом в мои колени. Он тоже не спал всю ночь, бдительно изучая папки и норовя свить гнездо в бабушкиных бумагах. За что получал по ушам, но не уходил. Но если кот в любой момент мог плюнуть на свою ненормальную хозяйку и пойти спать, то ненормальной хозяйке пора брать себя в руки. И как можно скорее. Времени до вечера всё меньше, а я на сегодня запланировала крайне важное мероприятие.

Я глотнула кофе и посмотрела в окно. Видимо, в честь Нового года природа сжалилась над несчастными сибиряками и организовала потепление. Термометр жизнерадостно показывал минус двадцать один, и на улицы вползли все, кто не работал. Детвора играла в царя горы. Стайка молодых мамаш в окружении колясок курила под раскидистой берёзой. Ребятня в цветных комбинезонах под предводительством старшей по дому и пары папаш лепила снеговиков и украшала ёлку. Тридцать первое декабря — ожидание чудес, первое января — глубокое разочарование… Надо собираться.

Допив кофе, я сползла с подоконника, открыла шкаф и достала теплые вещи. Я до восьми утра разбирала бумаги и нашла черновики последней истории. И, как и предполагала, бабушка не успела её закончить. Последний эпизод — о начале десятого и финального испытания. И всё. Повествование обрывалось на сакраментальном «пора в путь — время не ждёт». А на полях карандашом бабушка подписала: «Обсудить последнее с И. (К.)». Точка.

О личности таинственного И. (К.) я думала недолго. Конечно, это Иннокентий Матвеевич, он же — Кеша, он же — спятивший после смерти бабушки мой двоюродный дед и её младший брат. И, поломав себя, я собралась в психбольницу. Ага, тридцать первого декабря. Ибо на завтра, как и на все каникулы, обещали минус сорок. А познакомиться и поговорить надо. Мало того, что дед, судя по заметкам, был бета-тестером, так он и о смерти бабушки, как и о её даре, мог многое знать. Другой вопрос, в каком состоянии его рассудок после психоза и двадцати пяти лет больницы… Но даже из его бреда можно извлечь полезную информацию, уверена.

— Идёшь? — на «пороге» образовался Сайел.

Утром мы час спорили с ним на эту тему и едва не разругались в пух и прах. Он, естественно, был против. Я, конечно, за. А ему деваться некуда.

— Иду, — я натянула свитер и выудила из-под воротника косу.

— Я с тобой.

— Тогда оденься как приличный человек. На улице холодно.

— Мне не холодно! — возразил упрямо.

— Тебе — нет, а окружающим — даже очень. Увидят парня в одних штанах — решат, что ненормальный. И хлопот потом не оберёшься. Видишь термометр? Если он показывает минус двадцать и ниже — значит, нужно тепло укутываться и делать вид, что тебе холодно.

— Какой вид?

— Такой, — я выпучила глаза и застучала зубами, изображая «ды-ды-ды!»

Сайел прилежно повторил. Получилось так уморительно, что я засмеялась.

— И все с таким идиотским видом ходят? — недовольно спросил он.

— Вот не был бы ты с подогревом, и вид не показался бы тебе таким идиотским… после получаса в одних штанах да на морозе. В окно выгляни, посмотри, как парни одеты, и изобрази на себе… что-нибудь теплее шаровар. Это Сибирь, а не Средняя Азия.

Пока саламандр «одевался», я расчесалась, переплела косу и снова позвонила в больницу. С утра дежурная, сонно зевая, заверила, что часы посещений сегодня как обычно, с часу до пяти. Но уточнить не помешает. В телефонной трубке недовольный женский голос на вопрос о часах посещения зачем-то осведомился, все ли у меня дома. Я бодро заверила, что да, все — и Муз, и птеродактиль, и саламандр, и кот Баюн. Тётка долго молчала, а потом быстро сказала, что посещение — как обычно, но врач принимает до трёх. И положила трубку. Мою шутку явно не оценили.

Сайел застрял с переодеванием. Я успела покормить кота, впихнуть в себя бутерброд с кофе и помыть посуду, а саламандр всё наряжался.

— Ты там скоро?

— Я думаю, что надеть!

Я хмыкнула. Ей-богу, хуже девочки… Кстати, сейчас можно проверить, мне ли одной он виден или всем подряд. Птеродактиля очевидно видела только я, а вот Сайел, как и Муз, — высший, но последнего никто, кроме Альки, не замечал.

— Первый раз в люди, что ли?

— Да, — отозвался он серьёзно.

— Давай шустрее. У нас три часа осталось, а ещё добираться. А если надеешься, что мы не успеем… То я без тебя пойду!

— Не пойдёшь. Боишься.

Да, боюсь. Что вечером, что поутру, помня о зелёной тени и «гостях с того света», я боялась засыпать, но всё обошлось. А теперь страшно идти на улицу. Мало ли, кто там бродит в людском обличье… С саламандром спокойнее. И объяснит, и прикроет, и пендюль выдаст, и в побег до дома благословит.

— А может, не я одна такая трусливая? — уточнила едко. — И кое-кто мерцающий тоже боится показаться на людях?

— Не понимаю, о ком ты, — и Сайел вышел в коридор.

У меня пропал дар речи. Это низкорослое и щуплое чудо в перьях вырядилось в широченные «бордические» штаны с мотнёй по колено и объёмную куртку с капюшоном по пояс. И все бы ничего, но шмотки, включая длинный шарф и шапку с «ушками», — ярко-розовые!

— Вижу, что нравится, — удовлетворённо хмыкнул саламандр.

— Ужас!..

И, похоже, месть с очередной попыткой настоять на своём. Умно. Я с таким чучелом никуда не пойду. Даже если представить, что его никто не видит, кроме меня… Всё равно не пойду. А впрочем… Даже у духов и саламандров должна быть мужская гордость из прошлой жизни.

— Ты похож на педика!

— На кого? — не понял он.

Я популярно объяснила. Сайел отчаянно покраснел и живо сменил цвет одежды с розового на чёрный. Глянул на меня угрюмо и буркнул:

— Будь у меня нормальное физическое тело…

— …жил бы в подъезде или в подвале. Мне дома озабоченные ящерицы не нужны. Штаны сделай поприличней.

— Это последний писк моды!

— И чтоб она им поперхнулась раз и навсегда… Ладно, пошли.

— А шубу надеть и обуться не хочешь?

Тьфу, совсем уже… И карту прихватить — распечатала с утра на всякий случай. Один раз добиралась до больницы, но с мамой и Алькой, и дорогу давно забыла.

До психбольницы, вернее, как именовалось данное учреждение, до «отделения психдиспансера для длительного содержания сложных больных», добираться около часа на транспорте с тремя пересадками или минут сорок дворами и пешком. Естественно, я пошла пешком. Погода чудесная — ветра нет, солнышко светит, и мелкие снежинки пляшут в его лучах. И рядом — сопящий саламандр, от которого волнами шло тепло. И — да — он видим. На него, вернее, на штаны с мотнёй, оглядывались — кто посмеиваясь, кто с интересом. И осязаем — следы на снегу оставлял как обычный человек.