Дарья Гущина - Окно в Полночь

Она уставилась на меня, как ненормальную. Зато заткнулась. И лифт приехал. Я зашла в кабину первой, саламандра, помявшись, следом. Я нажала на кнопку десятого этажа и расстегнула шубу. Жарко. Глянула на свою спутницу искоса и внутренне съежилась. Девица… горела. Вернее, дымилась — чадила черным, а с длинных ногтей сыпались искры. Обещанный чёрный саламандр? Интересно, это о ней говорили Валик и Сайел? Я решила уточнить, но девица прижала палец к губам. Ах да, камеры, повсюду же «глаза»…

Едва лифт открылся, как саламандра ухватила меня за руку и потащила за собой. Я разумно не сопротивлялась. За угол, по длинному коридору вдоль диванов и кабинетов, к пожарному выходу. Дверь на лестницу она открыла одним прикосновением. Вытолкнула меня на площадку и быстро спросила:

— Сайел с тобой?

— Нет, дома. А что? — я даже не удивилась.

— Я имела в виду… — она запнулась и нервно заправила за ухо прядь длинной чёлки. — С тобой ли он рядом… Зря не взяла. Он — гад скользкий, но полезный. Почему одна пришла? Тебе вообще не стоит здесь находиться!

— А ты кто такая?

— Ауша, черная саламандра, — девица смотрела на меня не мигая. Тёмный огонь в глазах разгорался, перекрывая белок.

Я невольно попятилась. Жутко выглядит… И уточнила, осторожно подбирая слова:

— Единственная здесь, в этом мире? Точно? Тогда о тебе говорили двое. И один из них меня едва не убил. Плюс ты работаешь здесь, где «мне не стоит находиться». Смысл тебе доверять?

Ауша одобрительно улыбнулась:

— Верно мыслишь. Я… присматриваю.

— За одним братом по указке другого? Который живёт на моем этаже, в квартире напротив? — я посмотрела на неё с любопытством. — Тогда передай Владлену Матвеевичу, что он может конспирироваться сколько угодно, а я и дальше буду действовать на свой страх и риск. Игры в шпионов — это не моё. И к деду на приём я сейчас всё равно пойду.

— Глупо, — осудила она.

— Вероятно, — согласилась я. — Но мне нужно получить информацию, выслушать стороны и расставить приоритеты.

— И сколько они стоят? — Ауша скептично подняла тонкие брови.

— Да мне много не надо: власть над миром и что-нибудь пожрать, — я пожала плечами и безмятежно улыбнулась.

Значит, дед Игнат, он же «мозгоправ», — из тех, кто за нефтевышку…

Саламандра посмотрела на меня внимательно и тихо рассмеялась:

— Ты похожа на бабушку, Васюта. Внешне легкомысленная и рассеянная, а внутри стальной стержень — не согнёшь, не сломаешь, не подкупишь. Васюта, Васютка — так она тебя называла. Я очень хотела присматривать за тобой, но… — и недовольно сморщилась: — не умею быть невидимкой. И слишком заметна. Как сущность. А другие недоглядели, и это едва не привело к беде… Хорошо, что Сайел оказался рядом.

Я слушала, внимательно и не удивляясь. И верила. Несмотря на внешнюю грубость, ей очень хотелось верить. Как и «пепельной ящерице».

— Значит, серединная сущность в Валике… неожиданность?

— Да, — Ауша серьёзно кивнула. — В нём всегда жил защитник из низших, и поэтому он выжил… тогда, после реки. Сущность спасла. Откуда взялся агрессивный серединный… В тот вечер я охотилась — собирала огонь. И встретила его. Но упустила. Серединных невозможно рассмотреть, если они не проявляют силу. А вот он меня опознал и, наверно, решил… что я за тобой — за писцом пришла. И форсировал события. Я всё видела, но вмешиваться не стала, Сайел — мастер своего дела. Недоглядели мы. Прости.

— Это не вы, — я со вздохом посмотрела на часы. Дежурные пятнадцать минут на опоздание почти истекли. — Вряд ли вы могли предугадать вмешательство другого писца.

Саламандра нахмурилась, собираясь возразить, но я быстро добавила:

— Организуй мне встречу с Владленом Матвеевичем, ладно? Я слишком многого не знаю. И… — запнулась.

Стыдно признаваться и просить… Но Ауша поняла:

— Я буду рядом.

И гора с плеч… Саламандра проводила меня до кабинета «мозгоправа» и села на диван. Взяла со столика журнал, закинула ногу на ногу и с очевидным интересом уткнулась в «Космо». Я постучалась и открыла дверь. И застыла на пороге. Игнат Матвеевич Седых — как указано в визитке, доктор и профессор психологических наук, почётный член какого-то забугорного общества и кучи институтов — лениво растёкся по кожаному креслу. Без пиджака и с распущенным галстуком, взъерошенный, он, положив ноги на стол, пускал бумажные самолётики. Я поджала губы, пряча ухмылку. Притворяться и изображать жертву творческого кризиса разом расхотелось.

— Проходите, — он запустил к потолку очередной самолётик. Последние лежали по всему кабинету — на полу, на полках стеллажей, на диване.

Пока я раздевалась и вешала шубу в шкаф, «мозгоправ» задумчиво лепил из подручного документа очередной самолётик. И, едва я села на диван напротив, он нацелил на меня бумажный «нос».

— Ну-с, на что жалуемся?

— Ну-с… — я невольно скопировала его интонации и тоже взяла ближайший самолётик. — На творческий кризис, — и неожиданно для себя запустила самолётиком в двоюродного деда. Тот уныло рухнул на ковёр. М-да, если не ладится — то во всём.

— Кризис — это плохо, — мой собеседник плавно запустил самолётик, и он по красивой дуге ушёл на стеллаж. — Усугубляешь его? Вредные привычки имеются?

Я посмотрела в окно и нахмурилась. Я не пью, не курю, дурью маюсь только книжной, работаю, случайными связями не увлекаюсь… Правильная и порядочная, аж зубы сводит. Но, как говорил Чехов, человек, который не курит и не пьёт, поневоле вызывает вопрос — а не сволочь ли он? Выводы напрашиваются очевидные. Я пожала плечами:

— Из вредных привычек… только характер.

— Характер — это хорошо, — одобрил Игнат Матвеевич, озираясь и выбирая площадку для «приземления» следующего самолётика. — Что от кризиса принимаешь?

— Валерьянку, — прилежно подыгрывала я. — А еще — желаемое за действительное. Вернее, принимала, — и, резко вскинув руку, поймала пущенный в мою сторону самолётик.

Родственник несколько секунд смотрел на меня в упор, а потом добродушно улыбнулся:

— Я рад познакомиться с тобой, Васёк. Раскусила меня, когда Кешу увидела? Мы все похожи, в отца. Но как дороги разошлись, так и мы… Кеша почти простил, а Влад — нет. И перед мамой твоей я виноват… очень виноват. Не сдержался. Мать наша рано ушла, и Дуся нас вырастила, всех троих, — и рассеянно взялся лепить очередной самолет. — Очень я её любил, вот и… вышло. И квартира… Рассказали о споре за наследство? Квартира Дусина многое бы объяснила, все ответы — там. Я по свежим следам понять хотел, кому она помешала… Да-да, — закивал. — Убили. Довели до самоубийства. У неё за полгода до смерти… с головой плохо стало. Она твердила, что всё вокруг то — да не то. И люди те — да не те. Мне её записи нужны были. Теперь-то поздно, упущен шанс… Удавил бы того, кто… — и новенький самолетик превратился в шуршащий бумажный ком.