Дарья Гущина - Окно в Полночь

«Без инициации ты наблюдаешь со стороны и записываешь то, что говорят, — пояснил он. — А получив имя, становишься тем, о ком пишешь. И чувствуешь героя, читаешь его мысли, проживаешь его жизнь. Прошлую, настоящую или будущую — неважно. Важно, что ты держишь историю в руках, а не она тебя. Важно, что она быстрее пишется. И быстрее протаптываются тропы, быстрее находятся двери».

И он вновь стал собой. А Муз тихо кашлянул:

— Домой?..

Пол дрогнул и начал проседать.

«Сохрани дар, — серьёзно попросил «герой» на прощание. — Обязательно сохрани. И дар, и себя. Наши семьи всегда помогали друг другу, и мы ещё многое можем сделать. И друг для друга, и для поколений будущих писцов. Обязательно сохрани дар».

Я кивнула и покраснела под доброжелательным взглядом. Да-да, история повторяется. И мне очень перед ним стыдно. Но не за кровожадные намерения, как ему было стыдно перед бабушкой, а за собственную глупость и недальновидность. Парень понимающе ухмыльнулся и опять показал мне большой палец.

«До встречи».

И пол исчез. Напоследок мигнуло и погасло сияние. Короткое мгновение полёта, опустевшее правое плечо, и мои ноги вновь коснулись пола. В очень знакомом кабинете. Выключенные компьютеры, полутьма и окно. Которого в нашем проходном рабочем кабинете быть не должно. И полная луна. Которой по календарю тоже быть должно. И…

— Зря отказалась от инициации. Зря, Вась.

…и зелёная сущность, которой тоже быть не должно, сгребла меня в охапку. В голосе — укор, а в потусторонних глазах — благодарность.

— Почему зря? — я крепко обняла его в ответ.

— Ты чем слушаешь? — опять укор. — Или слышишь, но выводы не делаешь? Ты можешь становиться тем, о ком пишешь. И получать его силу. Пока история пишется, вы делите не только жизнь, но и способности. Все, вплоть до магии.

Звучит заманчиво. Но. Но! «Геройская» магия мне сейчас не поможет ни разу. Её осваивать — на элементарном уровне — не день и не два. Только больше крышей поеду.

— Я рехнусь без тебя, — призналась глухо. — И… у меня есть вопросы.

— Эгоистка, — хмыкнул Валик.

— Как часто мужчины, влюбляясь в ямочку на щеке, по ошибке женятся на всей девушке, — фальшиво посочувствовала я и, встретив ироничный взгляд, пожала плечами: — Зацепился за одно — принимай всё остальное и не жалуйся. И нечего на меня так смотреть! А то ты не знаешь, что я — неблагодарный потребитель, бессовестно паразитирующий на «угодных»! Я вот… знаю. Теперь. И что в этом смешного?.. — насупилась.

Валик захохотал, да так искреннее и душевно, что захотелось поддержать. Но я промолчала. Отвернулась, оперлась о подоконник, и посмотрела на луну. И пусть, смех, говорят, продлевает жизнь… Глаза защипало. М-да.

— Ладно, спрашивай, — посмеиваясь, он тоже опёрся о подоконник.

— Ты… измененный, — я украдкой промокнула глаза, упрямо глядя на луну. — Не помнишь, как, когда, кто?..

— Как и когда, ты знаешь, — ответил негромко. — Моё прошлое фрагментами переписано с речного происшествия, и другое — истинное — я помню плохо, обрывочно. Как и ты. На то и расчёт. Мы сами находим прошлому обоснования и верим в случившееся. А вот с проработкой будущего у него проблемы. Поэтому возникает эффект «редактуры». Нестыковки в событиях, люди, возникающие из ниоткуда. Летописец, что с него взять… Но кто он, Вась, я не знаю.

— А должен, — возразила я упрямо. — Многие ли были в курсе того, что случилось на реке?

— Ты что… на мою маму намекаешь? — осторожно уточнил Валик.

— А больше некому, — я хмуро смотрела в окно. Снежные сугробы серебрились в лунном свете, ветер раскачивал макушки деревьев. — Если она не писец, то информатор. Никто, кроме неё, столько про нас с тобой не знает, — и задумчиво потёрла подбородок: — Так что за мужик к ней шастает? И давно ли?

— А ведь я не зря просил проверить, — снова укор.

— А прямым текстом сказать никак? — огрызнулась в ответ. — У меня и так крыша едет от всего… нового. И «герой», и деды, и ты…

— Бедная моя несчастная девочка… — теперь фальшиво сочувствовал уже он. — Тебя пожалеть или обойдемся пендюлем?

— Пожалеть себя я и сама могу! — нахохлилась я. Только этим и занимаюсь, да. — Лучше попробуй вспомнить, кто. И… зачем.

— Вась, я же сказал — не знаю! — Валик недовольно взъерошился. — Всё, что помню, — это размытую рожу, голос в голове и поводок.

— Поводок? — я насторожилась.

Однако нестыковка. Владлен Матвеевич прямым текстом сказал, что писцы держать и направлять сущность не могут. Этим занимаются помощники.

— Поводок. Любая сущность сидит на поводке. И за мой в любой момент могли дёрнуть и сказать «фас», — и виновато добавил: — Мне вообще нужно было держаться от тебя подальше… Но я не смог. Сопротивления хватило, чтобы близко не подходить. И выйти из игры, как только подвернулся случай.

Сердце болезненно сжалось. Как только подвернулся случай… И мне бы расчувствоваться. Пустить слезу и сказать Валику, какой он замечательный, что я не сержусь на него ни разу. Но мой мозг ухватил мысль. И заработал совсем в другом направлении.

— У того писца есть помощники? Те, которые держат сущностей?

— Похоже, что… нет, — Валик уселся на подоконник и задумался.

Я тоже взобралась на подоконник. Рассеянно расправила складки юбки и посмотрела на свой рабочий стол. Похоже… у маньяка нет Муза. Он — семейная реликвия, сказал Владлен Матвеевич, которая формируется веками. А семей, подобных нашей, мало. И потомственных писцов мало. Может ли быть… писец без ключа к историям? Я нахмурилась. Я могу писать и без Муза. Но вот идеи историй, образы, видение чужого мира приносит он. Писец без ключа… калека. Писать хочется, а писать не о чем. Дар требует выхода, ищет, но не находит. Почти как… выгоревший. Он точно ненормальный. Абсолютно.

— Ты точно к нему привязан… был?

— Думаю, да. Это… странное ощущение. Я засыпал и видел, как он… сочинял, слышал, когда… бормотал и продумывал. А потом… всё сбывалось. Да, Вась, горы не мной планировались. Там, в незнакомой обстановке, тебе не за что было бы держаться, — и Валик небрежно улыбнулся: — Но летописец есть летописец. Предвидеть случайности ему не дано, — и, подумав, добавил: — и управленец из него фиговый. Увлекался историей — и бросал всё остальное.

Значит, писец без ключа. Чёрт, кто же ты такой, северный олень, откуда взялся и где прячешься?.. Как проснусь — бегом к Маргарите Сергеевне. Я посмотрела на своего собеседника, собираясь кое-что уточнить, но запнулась, встретив выжидательный взгляд. Я закрыла рот и подняла брови. Потусторонние глаза укоризненно прищурились. Укоризненно… Я быстро прокрутила в голове недолгий разговор, начавшийся с того, что…

— Ты ничего не говоришь, потому что… знаешь? — спросила осторожно. — Потому что эта зараза криво-косо, но влезла в моё будущее?.. Потому что… — и запнулась на секунду: — Потому что всё, что ты скажешь, всё, о чём предупредишь… Тобой услышано, а им… прописано?.. И если я послушаюсь тебя, то наверняка поступлю так, как ему надо?