Карина Шаинян - С ключом на шее [СИ]

Полкан задирает морду, коротко взвывает в белесое небо, обложенное коркой соли, и Ольга вздрагивает всем телом. Мертвая девочка оседает на своем ложе из гнилых листьев, будто становится еще чуть более мертвой. Черноволосая девочка в спортивном костюме, темные глаза подернуты голубоватой пленкой, а на лице — удивление, бесконечное и бесцветное, как море в штиль. Ольга подносит ко рту кулак и до боли кусает костяшки.

— Он должен был перестать… — тонким голосом говорит Филька. — Должен был…

— Уходим отсюда, — говорит Ольга и изумляется тому, что может говорить. — Сматываемся, пока не застукали.

Филька с готовность отворачивается. Его лицо обвисло куском теста, губы трясутся так, что почти слышны влажные шлепки. Но Янка и не думает бежать. Янка смотрит на мертвую девочку с болезненным вниманием, будто пытается рассмотреть в этом месиве что-то неимоверно важное. Филька хватается за живот и сгибается, сунувшись лицом в свежую листву. Из куста доносятся мерзкие звуки, и Ольга давится. Драгоценные секунды уходят на то, чтобы вернуть контроль. От школы доносится детский галдеж и окрики учителя. Шаркающие шаги целой толпы людей ( взрослых! ) приближаются вдоль пустыря. Ольга понимает, что эти заросли — и не заросли вовсе, всего лишь чахлая полоска зелени, не способная укрыть от чужих глаз и ушей.

— Ты что, совсем больная? — шипит она и дергает Янку за рукав. — Давай ноги делать!

— Нет, — заторможено отвечает Янка. — Я должна его увидеть. Он вернется.

Ольге не сразу понимает, о ком та говорит, — а потом волосы на ее макушке шевелятся, будто наэлектризованные.

— Совсем чокнулась? — шепчет она.

— Я должна точно знать, что это он. Что мы не ошиблись.

— Почему вернется? — спрашивает Филька. Из его рта несет рвотой; Ольга торопливо отворачивается и зажимает нос.

— Он не успел проверить, — он показывает на кровавое переплетение в животе девочки. — Видишь? — Филька невольно следует взглядом за ее рукой и, издав утробный звук, отворачивается. — Он живот разрезал, а желудок не успел, — все с тем же кошмарным спокойствием говорит Янка.

— Зачем разрезать желудок? — выдавливает спрашивает Филька.

— Так проверяют, если кого-нибудь съест медведь, — Янка, сгорбившись, передергивает плечами. — Его убивают, разрезают желудок и смотрят, что внутри. Ничего такого или… ну… человек.

— А если ничего такого? — спрашивает Ольга. Шаркающие шаги все ближе. Она уже видит поднятую пыль, но не может не спросить.

— Тогда убивают другого и смотрят у него.

Ольга представляет медведя, у которого в желудке — ничего такого. Его убили и выпотрошили просто потому, что другой медведь убил человека. Эту девочку выпотрошили, потому что Голодный Мальчик…

— Помнишь, тогда, на Коги, дядь Юра говорил, что надо проверить, — говорит Янка.

— Тогда это точно он, — хватается Ольга за соломинку. — Пойдем отсюда.

Янка опускает голову еще ниже.

— Вы лучше идите, — еле слышно говорит она. — А я здесь спрячусь и подожду.

— Ну и сиди, — бросает Ольга. — Идем отсюда, Филь.

Она решительно двигается назад, и Филька по инерции делает несколько шагов следом. Янка должна пойти за ними. Должна. Но она стоит, и Филька тоже останавливается.

— Давай лучше милицию вызовем, — говорит он. — Расскажешь им про медведя, они покараулят. — Его осеняет, и лицо освещается радостью: — Янка, так они ж его поймают сразу! Идем скорее!

— Я должна узнать сначала, — бесцветным голосом отвечает Янка. — Но вы идите.

От ярости у Ольги темнеет в глазах. Пальцы скрючиваются, готовые вцепиться в тощую веснушчатую руку, дернуть изо всех сил, чтобы сдвинуть эту дуру с места, содрать с рыжего лица прилипшую мертвую маску, разорвать ее безучастность на мелкие клочки, но тут от разрушенного дома доносится тонкий вопль:

— Атас!

Из развалин выскакивают несколько пацанов и зайцами мчатся через пустырь.

— Слева заходи! — раздается совсем рядом зычный мужской голос, и вдоль забора, топоча, проносится дядька с красной повязкой на рукаве. За ним бегут другие. Стараясь не дышать, Ольга смотрит, как дружинники гонятся за пацанами. Те уже далеко, уже скрылись за углом еще не снесенной деревяшки, и Ольга успевает подумать: пронесло, не засекли, — но последний из дружинников, молодой, высокий и мосластый, спотыкается на бегу. В падении его разворачивает набок, он припадает на колено и застывает, глядя прямо в серое, как мертвая трава, Янкино лицо.

Ольга беззвучно отступает, быстро смотрит на Фильку — его загораживают ветки, но Янка — стоит прямо на виду. Сбоку хорошо видна кое-как прихваченная булавкой прореха в ее штанах. Ольга зажимает ладонями рот: светящаяся в дыре зеленоватая кожа, словно от холода покрытая пупырышками, выглядит так глупо и стыдно, что от смеха брызгают слезы, и все тело содрогается от беззвучного, безумного, неприличного хохота. Янка медленно опускает глаза, и дружинник, будто загипнотизированный, смотрит ей под ноги. Кровь медленно отливает от его щек, и они становятся бесцветными, как силикатный кирпич.

— Что ты здесь делаешь, Яна? — тихо спрашивает он.

Янка поднимает голову, мгновение смотрит дружиннику в глаза, а потом, будто сдернутая пружиной, срывается с места, сверкая дырой на заднице.

— …Ну да, проверить, — кивнул дядь Юра и пошевелил пальцами. — Ты извини, я знаю, что она у тебя хорошая девочка, послушная, в художественную школу вон ходит, молодец… Но вдруг мы характерами не сойдемся! Вон нигдеевская жена как с падчерицей мучается, ты бы знала…

Ольга слушала его, кивая, как автомат. Дядь Юра выглядел, как безобидный интеллигентный пенсионер, но под этой оболочкой таилась нервозная, разъедающая суета. Казалось, он сознательным усилием не позволяет бегать глазам, подпрыгивать коленке, барабанить пальцам; его напряжение походило на зудящий гул, исходящий из трансформаторной будки.

(…«Принимайте химика!» — орет дядя Паша, и Ольга со своей шваброй поспешно убирается с дороги. В белом халате дядя Паша похож на облепленного снегом медведя. Парень, которого он ведет под руку, кажется на его фоне третьеклашкой. На самом деле ему четырнадцать. Он из параллельного класса. Он выглядит совсем нормальным, и Ольге странно, что дядь Паша так крепко придерживает его за локоть. Потом она замечает почти неуловимую суету под оболочкой спокойствия, и у нее пересыхает во рту. Неделю назад она ходила в видеосалон, там показывали «Чужого». Вот что напоминает спокойствие этого пацана: гладкую кожу на животе, под которой быстрыми, почти незаметными волнами пробегает — нечто. Оно готово вырваться. Взломать ребра изнутри, разбрызгивая кровь по линолеуму так, что никогда не отмыть. Дядь Паша ведет пацана под руку, как жену. Ольга отодвигается в самый угол и на всякий случай слегка перехватывает швабру.)