Александр Пелевин - Четверо [litres]

Наконец Введенского заметили: открылась пахнущая краской дверь больницы, и наружу выглянул сонный санитар с опухшим лицом и заспанными глазами.

– Товарищ, у вас тут сторожа нет, – бодрым голосом сказал Введенский. – Ничего, что я курю?

– Сторож на работу сегодня не вышел, – пробормотал санитар. – Вы из угрозыска? Не думал, что так рано.

– Вас уже предупреждали?

– Да, из райцентра звонили вчера… Проходите.

Введенский докурил папиросу, выкинул в урну у ступенек, поднялся.

Санитар протирал глаза и поспешно застёгивал халат.

– Пациентов много у вас? – спросил Введенский, оглядывая просторное фойе с давно не мытым полом.

– Человек десять, – зевнул санитар. – Морг на заднем дворе, вам же туда надо?

Введенский кивнул.

Они прошли коридор, вышли на задний двор. Морг оказался таким, каким ему и следовало быть, – продолговатым кирпичным строением с покатой крышей и зарешеченными окнами. У входа санитар сунул руку в карман, нашарил ключи и открыл замок – тот долго не поддавался и противно скрипел, но в итоге дверь удалось отпереть.

– Там сейчас только профессор ваш и лежит, – сказал санитар. – Замок совсем никудышный стал, менять пора. Проходите, не бойтесь.

– Я не боюсь мертвецов, – улыбнулся Введенский. – Они не кусаются.

В морге было холодно и душно, Введенский с непривычки поёжился, но прохлада взбодрила его. Ему стало смешно: единственное место в Крыму, где сейчас не жарко. Он часто бывал в городских моргах, где не так сильно пахло формалином. Там хотя бы старались наводить порядок; здесь же запах резко бил прямо в ноздри, через окна еле пробивался свет, а лампочка раздражающе мигала.

Санитар подошёл к одному из холодильников, открыл, потянул за ручку.

Тело, накрытое чёрным брезентом, с протяжным скрипом выехало на полке из камеры. Санитар подошёл к изголовью, приподнял брезент. Лицо покойника выглядело таким же, как и на фотографиях, только более бледным и спокойным, с крепко поджатыми губами и натянутой кожей.

– Он, – кивнул Введенский.

Санитар кивнул, откинул с тела брезент и замер на месте в недоумении.

Грудь профессора была снова вскрыта ровно по шву.

На месте, где должно быть сердце, торчала наискось стальная звезда с потрескавшейся красной эмалью.

– Её здесь не должно быть, – сказал Введенский. – Её изъяли.

– Да… – проговорил санитар.

– Тогда откуда она здесь?

– Я не знаю.

Введенский, не спрашивая разрешения, полез в карман за папиросами, быстрым движением прикурил. Нагнулся к трупу, оглядел звезду, посмотрел на швы – их явно разрезали острым ножом. Звезду воткнули кое-как, видимо, в спешке: она торчала из груди совсем не так, как на фотографиях.

– Это другая звезда, – сказал Введенский. – На той почти не было эмали, и она была больше в размерах. Вашу мать, откуда она здесь?

– Я не знаю, – повторил санитар, испуганно оглядываясь по сторонам.

– У кого есть ключи от морга?

– У меня, у главврача, у замглавврача… У сторожа.

– Как давно сторож не выходит на работу?

– Должен был выйти вчера вечером, но не пришёл.

– Часто с ним такое бывало?

– Первый раз… – Голос санитара задрожал.

– Вы не искали его?

Санитар развёл руками.

– Ночью, разумеется, спали?

– Спал.

– Ясно. – Введенский вздохнул и выпрямился. – Мне нужны имя, фамилия и адрес сторожа. Смените здесь замок сегодня же.

– Его Ринат зовут, а фамилию не помню, – ответил санитар. – Всё у меня в журнале записано, я покажу.

– Телефон у вас работает?

Санитар кивнул.

Введенский открыл саквояж, извлёк из него фотоаппарат, снял крышку, сделал несколько снимков тела и отдельно, с разных ракурсов, сфотографировал торчащую из груди звезду. Затем отошёл подальше, сфотографировал тело целиком.

– Можете убирать, – сказал он санитару. – Покажите, где у вас телефон.

В фойе, набрав номер участка, Введенский услышал голос Охримчука и, не давая ему договорить, быстрым и жёстким голосом сказал:

– Это Введенский. Я буду у вас через полчаса. В деле Беляева появились новые детали, которые я хочу с вами обсудить. Готовьтесь выслать людей в морг, чтобы снять отпечатки пальцев.

Пока он говорил, санитар копался в журнале.

– Хорошо. – Введенский закончил разговор и бросил трубку. – Вы нашли адрес?

– Да, да… – ответил санитар. – Ринат Ахматович Шабаров, восемьсот девяностого года рождения, улица Лермонтова, 15, квартира семь. Это ближе к берегу, чуть ниже центральной площади.

– Спасибо. Теперь мне нужно осмотреть будку сторожа, пройдёмте со мной. – Введенский вышел из фойе и направился к воротам.

Санитар поспешил следом.

В тесной будке не оказалось ничего особенного. На примусе у стола стоял грязный чайник – он потрогал, чайник оказался холодным. На столе валялся раскрытый журнал посещений с пустой страницей за прошлую ночь, а рядом лежали перемотанные бечёвкой на переносице очки. Введенский поднял их, разглядел. Стёкла были толстыми.

– Сторож плохо видел? – спросил Введенский.

– Да, всегда ходил в этих очках… Странно, что они здесь.

Введенский завернул их в носовой платок и уложил в планшет. Затем выдвинул ящик стола.

В ящике лежала пачка папирос, спички, несколько смятых листов бумаги и связка ключей.

Введенский взял ключи, показал санитару.

– Тут есть ключ от морга?

– Да, – санитар указал пальцем. – Это его комплект.

Введенский задумчиво хмыкнул.

Если это действительно сторож Шабаров, то зачем ему было класть ключи обратно? И почему он не взял очки?

Введенский снял фуражку, поправил взмокшую прядь волос, провёл ладонью по лбу.

– Никого не пускайте в морг. Я вернусь с работниками милиции, мы снимем со звезды отпечатки пальцев и запишем под протокол ваши показания.

Он собрался было уходить, но у ворот обернулся и добавил:

– Если вернётся сторож, ведите себя с ним естественно, будто ничего не происходило. Ясно?

Санитар кивнул.

Введенский вышел за ворота и быстрым шагом направился вниз по дороге.

До участка идти недолго – около двадцати минут вниз. Пока он шёл, пот снова залил всё лицо: чёрт возьми, думал он, когда прекратится эта жара, почему здесь так беспощадно выжигает солнце.

Дойдя до центральной площади, Введенский не выдержал, заскочил в магазин и купил бутылку холодного «Боржома». Вышел на площадь и постоял в тени, сделав несколько жадных глотков.

Два старика на соседней скамейке играли в шахматы: увидев Введенского, они перестали играть и недобро покосились на него.

Он подумал, что до сих пор так и не искупался, хоть и живёт совсем рядом с морем.

Даже коты ушли валяться в тень кустов и домов, хорошо быть этими котами, думал он, ни убийств, ни преступников, ни командировок. Он вспомнил, как ему говорили, что летом здесь ещё жарче, да куда уж ещё; ему захотелось снять гимнастёрку, и тут он понял, что за всё это время ни разу не расстёгивал воротник даже на крючок.