Александр Пелевин - Четверо [litres]

Звучит довольно цинично, думал он, устало передвигая ноги по вязкому песку. Но разумно. По крайней мере, именно с такими мыслями стоит принимать подобные происшествия, чтобы сохранить рассудок.

Ярко светила Проксима Центавра, змеился на низком ветру медный песок, дрожало пустынное марево на бледно-зелёном небе у горизонта. И ничего вокруг, только небо и песок, песок и небо. И если обернуться назад, можно увидеть, как исчезают следы от ботинок.

Через три часа песок стал плотнее и, кажется, чуть светлее. Ноги теперь не так сильно вязли в нём. Заметив это, Лазарев достал контейнер и взял ещё одну пробу.

Отлично, подумал он. Хоть какое-то разнообразие грунта в этом районе. Может, и химический состав даст что-то интересное, но это станет понятно уже дома.

Дома…

Забавно. Он сам не заметил, как подумал об этом слове. Дома.

Он решил, что пора передохнуть, и аккуратно, чтобы не перевесил баллон с кислородом, сел на песок. Ноги отозвались усталым гудением. Он только сейчас понял, как тяжело ходить по этой пустыне.

Ничего. Песок стал плотнее, дальше идти будет легче.

Лазарев попил воды из трубки, перекусил питательным пюре, проверил систему терморегуляции и подкрутил температуру скафандра на пару градусов ниже. Стало лучше. Он подумал, что было бы неплохо сделать инъекцию кофеина, но потом отмёл эту идею – запасов очень мало, лучше сохранить на обратную дорогу до станции.

Проксима Центавра висела прямо над головой. Полдень.

Посидев на песке десять минут, он вздохнул, встал и пошёл дальше.

– Аврора, – спросил он вдруг в микрофон. – Скажи, всё ли в порядке? Песчаных бурь не предвидится?

– Вы уже спрашивали о прогнозе, командир, – отозвалась «Аврора». – И я сказала, что буду предупреждать о неблагоприятных погодных явлениях. Пока что я их не прогнозирую.

– Да, да… – сказал Лазарев. – Хорошо. Молодчина. Следи. На станции всё в порядке? На корабле? В посадочном модуле?

– Сигналов о нарушении работы каких-либо систем корабля, посадочного модуля и исследовательской станции не поступало. Если хотите, я могу провести диагностику систем корабля.

– Проведи. И кстати… – Он остановился. – Слушай, «Аврора», почитай мне стихи.

Он сам удивился мысли, которая пришла ему в голову. Но «Аврора» неплохо читала стихи. В конце концов, будет не так скучно идти.

– Конечно, командир. Что бы вы хотели услышать?

– Не знаю… – Он неторопливо зашагал дальше. – Что-нибудь о дальних странствиях, героях… Что-нибудь такое, что сейчас зашло бы под настроение. Понимаешь?

– Понимаю. Хотите послушать Гумилёва?

– Давай.

Он улыбнулся и продолжил идти в размеренном темпе, а «Аврора» начала читать.

В панцире… Лазарев снова улыбнулся. Песок под ногами сменил цвет с медно-рыжего на желтоватый с золотистым оттенком. Впереди море, которое, может быть, ответит на его вопросы.

Лазарев шёл, не чувствуя, как гудят ступни, как вспотели волосы под шлемом, как тяжело каждый раз сгибать ногу в правом колене – видимо, что-то случилось с гофрированным наколенником, и надо будет как следует осмотреть его на станции, – он шёл и думал о том, что совершает самое далёкое путешествие в истории человечества. Тот самый подвиг, о котором говорил ещё тогда, на Земле. То, ради чего жил.

Впереди, в вязком мареве горизонта вдруг сверкнул и исчез белый блик. Лазарев остановился и присмотрелся.

На горизонте чернела еле различимая полоса, неровно подёргивающаяся в блестящих переливах.

Это море.

Он сверился с навигатором.

Да, точно. Совсем близко. Два километра.

Вот оно.

Лазарев пошёл быстрее.

– «Аврора», я вижу море. Наконец-то я дошёл, – сказал он.

– Будьте осторожнее, – ответила «Аврора».

Он шёл и шёл, и море было огромным, маслянисто-чёрным, оно блестело расплывчатыми бликами в свете звезды и сливалось на горизонте с зелёным небом, где роились рваные бледно-жёлтые облака.

Вот оно. Наконец-то.

Подойдя ближе к берегу, Лазарев заметил, что песок постепенно переходит в гальку. Наклонился, взял несколько круглых, отёсанных волнами камней, рассмотрел их.

Камни как камни. Как на Земле.

Он положил камни в контейнер для проб и пошёл дальше.

В десяти метрах от моря галечный берег резко уходил вниз, и спускаться пришлось осторожно, чтобы не упасть и не повредить скафандр.

Чёрные волны неторопливо накатывали на берег, закипая грязно-коричневой пеной – одна за одной, расшевеливая мелкие камешки и унося их с собой. Через внешний динамик Лазарев слышал, как шумит море, как перекатывается галька, как плещется вода.

Вот оно.

Он подошёл ближе к воде, следя за тем, чтобы волны не добрались до ботинок. Снял с пояса раздвижную металлическую палку-манипулятор, осторожно нагнулся и погрузил её конец на пару сантиметров в воду.

Лучше пользоваться манипулятором – кто знает, из чего состоит эта вода и что за примеси делают её такой чёрной. На всякий случай лучше не допускать её попадания на скафандр.

Достал манипулятор, осмотрел – ничего необычного. Просто чёрная вода. Тогда он вытащил из подсумка ещё одну баночку для сбора образцов, прикрепил её к манипулятору, погрузил в воду и зачерпнул.

Есть образец.

Вода выглядела густой и чёрной, судя по всему – чуть более плотной по консистенции, чем на Земле.

Он плотно закрыл баночку и сунул в подсумок.

Теперь надо взять ещё одну пробу, более глубокую. Он сделал шаг вперёд и тут же отдёрнул ногу – приближалась высокая волна, сильнее, чем предыдущие. Отошёл на пару шагов назад.

Волна накатила на берег и разбилась грязными маслянистыми брызгами.

Судя по всему, ветер усиливался.

Лазарев достал другую баночку, прикрепил к манипулятору, дождавшись промежутка между волнами, подошёл почти вплотную к воде, погрузил палку на максимальную глубину – так, чтобы она коснулась дна, – зачерпнул и тут же сделав два быстрых шага назад.

Это было вовремя: ещё одна волна, взгорбившись высоким гребнем у самого берега, обрушилась на камни и расплескалась коричневой пеной. Лазарев тут же осмотрел скафандр и увидел, что несколько капель оказались на носу ботинка.