Александр Пелевин - Четверо [litres]

Он задумался, посмотрел в иллюминатор и улыбнулся.

– Я изучил структуру образцов. У меня не такое хорошее образование биолога, как было у Гинзберга, но очевидно, что эта жидкость целиком состоит из живых клеток. Они двигаются, перемещаются, выпускают жгутики… Зрелище потрясающее. Это не просто клетки, которые плавают в некоем питательном бульоне, как мне показалось изначально. Это и есть живая ткань. Как кровь или спинномозговая жидкость. Я не знаю, с чем сравнить. Эти клетки связаны друг с другом. Они взаимодействуют. Они зависят друг от друга и составляют единый… наверное, громко будет назвать это организмом, но это живая субстанция. Это живое море. Смотрите, я кое-что покажу вам.

Он натянул на руки белые резиновые перчатки, надвинул на лицо респиратор, вышел из кадра и открыл холодильник для хранения образцов. Взял одну из баночек и стеклянную пластинку. Вернулся к камере.

– Смотрите.

Он открыл баночку, наклонил её над пластинкой и аккуратно вылил на неё немного блестящей чёрной жидкости.

– Так выглядит эта субстанция. Она чёрная и густая. Похоже на кофе. Причём её консистенция разная – ближе ко дну она становится более густой, как нефть. А теперь смотрите, что я сделаю.

Он взял со стола скальпель и аккуратно провёл им по чёрной кляксе, разделив её на две половины таким образом, чтобы они оказались на расстоянии нескольких сантиметров друг от друга. Теперь кляксы стало две.

– Смотрите. Я приближу камеру.

Он взял камеру в руки и навёл объектив на два пятна жидкости.

Сначала она не двигалась.

Потом клякса, разлитая справа, стала менять форму. Сужаясь в диаметре, она медленно вытягивалась и перетекала к соседнему пятну.

Левое пятно тоже стало шевелиться, менять форму, сужаться и тянуться тонким чёрным подтёком по направлению к первой.

Дотянувшись и соединившись тонкой струйкой, они начали перетекать друг в друга и сгущаться в одно пятно, через полминуты соединившись в одну кляксу.

Лазарев вернул камеру на место и улыбнулся.

– Видите? Это живое море. Оно даже может двигаться. Я ожидал увидеть здесь многое. От безжизненной пустыни без атмосферы до развитой цивилизации с городами и странами. Я мог бы встретить здесь кровожадных монстров, каких-нибудь рептилоидов – всё что угодно! Но такое… О том, что жизнь может существовать и в такой форме, я не задумывался. Я продолжу его изучение. Я хочу узнать о нём всё, что могу, и рассказать это вам. Конец связи.

Лазарев выключил камеру, убрал образцы в холодильник, снова сел за стол и задумался, глядя в выключенный объектив.

Ему вдруг подумалось: а что если люди уже давным-давно нашли внеземную жизнь? С момента запуска прошло девяносто лет. За это время могло случиться всё что угодно.

Может, они уже изобрели сверхсветовые двигатели и уже вовсю дружат с какими-нибудь высокоразвитыми цивилизациями, пока он, Лазарев, копается тут во всяких чёрных жидкостях.

И всё, что он делает, – бессмысленно для человечества. Лишняя копейка в копилку давно известных фактов о тысячах изученных планет.

Впрочем, сейчас глупо гадать. Ведь что стало с Землёй, как она там и как там люди – сейчас это совершенно неизвестно.

Может, и нет её сейчас, этой Земли. Есть такая отличная от нуля вероятность.

Как же тяжело мыслить вероятностями.

Он нахмурился и задумался.

Ведь те, кто посылал их, наверняка догадывались, что есть вероятность, при которой это исследование окажется чем-то совершенно нормальным и рядовым. В двадцать втором-то веке. Или наоборот – что оно больше никому не пригодится.

А может, основная цель – не исследование планеты, а тестирование стазисных установок. Серьёзное рабочее тестирование, совмещённое с полезной для науки миссией.

Глупости, сказал он себе. Нечего сейчас это обдумывать.

Впрочем, а какого чёрта он вдруг решил, что ценность этой миссии зависит от того, что происходит на Земле? Разве от этого совершённый подвиг перестанет быть подвигом? Разве от этого открытие перестанет быть открытием? Разве этот невероятный рывок человечества к звёздам перестанет быть рывком?

Открытие Америки викингами не перестало быть открытием после Колумба.

Это его, Лазарева, личный подвиг. Теперь, после гибели команды – именно его и ничей больше. Его большое путешествие. Миссия всей жизни. Как там было у Гумилёва, которого читала «Аврора»: и если нет полдневных слов звездам, тогда я сам мечту свою создам и песней битв любовно зачарую.

Сомнения, чёртовы сомнения. От одиночества на этой планете пухнет голова.

За окном иллюминатора уже третий день выл ветер. Вторую вылазку к морю пришлось отложить до более благоприятных погодных условий. Видимость нулевая, всё в рыжей пыли, сильный ветер сбивал бы с ног, а что творится на берегу моря и какие там волны, можно только гадать.

Надо было додуматься и взять с собой небольшую камеру, чтобы оставить её там и понаблюдать за морем.

Ну да ладно, подумал он, эта буря не может быть вечной.

Одно казалось странным – почему нет дождя? Есть море, есть ветер, и есть грязно-оранжевые тучи, затянувшие всё небо, а дождя нет. Ещё одна загадка планеты. Непонятно. Что-то здесь работает не так, как на Земле.

– «Аврора», скажи, пожалуйста, появились ли у тебя прогнозы насчёт того, когда закончится эта буря? – спросил Лазарев.

– Нет, командир. Я не могу сделать таких выводов. Я не знаю, – ответила «Аврора».

Третий день она отвечала одно и то же.

– Это самая сильная и долгая буря с момента высадки, – продолжил Лазарев. – И совершенно непонятно, когда она закончится. Может, мы наблюдаем смену сезонов? Может, это вообще на несколько месяцев или на полгода? Что ты думаешь об этом?

– Я не знаю, командир.

Лазарев вздохнул.

– И как ты думаешь, почему тут нет дождя?

– Я не знаю, командир.

Лазарев опять вздохнул, побарабанил пальцами по столу, посмотрел в иллюминатор.

Ветер, рыжий песок и грязно-оранжевые облака. Горизонт расплылся в завихрениях бури, ободок иллюминатора присыпало снизу песком – надо выбраться наружу и попробовать расчистить его, а то ведь совсем занесёт…

– Я нашла кое-что интересное, командир, – сказала вдруг «Аврора».

Лазарев оживился.

– Выкладывай.

– Сегодня я поймала момент, когда над береговой линией немного разошлись тучи, и сфотографировала море с орбиты. За три дня линия берега сильно изменилась.

– Что ты имеешь в виду?

– Посмотрите на монитор, я покажу фотографии.

На экране появились два кадра. Один сделан три дня назад, когда Лазарев готовился к выходу на берег. Второй – сегодня, полтора часа назад.

Линия берега действительно сильно изменилась и приблизилась на три километра. Небольшой мыс на первой фотографии, выходящий в море длинным изгибом в море, на втором кадре превратился в островок. Рядом появился залив, углубляющийся в берег полукругом, и чуть поодаль – ещё один, чуть поменьше.