Александр Пелевин - Четверо [litres]

– Как вы выглядели? – спросил Лазарев.

Человек снова щёлкнул пальцами, и музыка замолчала.

– Тебе интересно?

– Да.

Человек усмехнулся губами Нойгарда, и его скафандр вдруг расползся на части и мгновенно истлел. Тело увеличилось в размерах и окрасилось в чёрный, покрылось блестящим хитином, выросли крепкие мышцы. Глаза превратились в жёлтые кошачьи зрачки, рот сузился до небольшого круглого отверстия, нос исчез.

Перед Лазаревым сидело высокое чёрное существо без волос, с длинными ногами, мускулистыми руками и хитиновым панцирем, закрывавшим грудь, спину, плечи и локти. Морщинистое лицо выглядело рыхлым, как губка, тонкая кожа на нём пузырилась и вздрагивала.

Существо высунуло острый и длинный язык, облизнулось, сверкнуло глазами.

– Тебе это кажется уродливым, да? – сказало оно. – А для нас именно так выглядел идеал красоты.

Лазарев сглотнул слюну. Он не мог оторвать взгляд.

– А когда мы погибли, новые хозяева этой планеты выглядели так, – сказало существо.

Тело его за одну секунду вздулось и распухло, стало бесформенно-рыхлым и окрасилось в белый цвет. Исчезла голова, руки и ноги, из туловища вытянулись четыре толстых червеобразных отростка и несколько десятков щупалец вокруг чёрной дыры, напоминающей рот.

Кольчатые конечности росли, раздваивались, оплетали кабину, скребли по иллюминаторам. Лазарев инстинктивно прижался к спинке кресла, когда один отросток прошуршал совсем рядом с ним.

Это был отвратительный сгусток белой плоти, похожий на толстых копощащихся червей. С отростками, щупальцами, вибриссами и присосками, покрытый белой слизью и воняющий тухлятиной.

Лазарев затаил дыхание.

Один из отростков вдруг вытянулся, бросился к его лицу, завис в нескольких сантиметрах, и на его конце образовалась чёрная пасть, капающая слюной и слизью. Существо задрожало и утробно зарычало протяжным булькающим звуком.

А потом потемнело, окаменело и рассыпалось в прах.

В кресле снова сидел человек в скафандре с лицом Ной-гарда. Но теперь он держал в руке серебристую пятиконечную звезду.

– Тебе наверняка интересно, что это за штука.

Лазарев кивнул, глядя на звезду.

– Вам, как и нам, тоже снятся сны. Знаешь, как было в детстве? Ты находишь во сне что-то интересное, а потом понимаешь, что это сон, и пытаешься перенести эту штуку в реальность. Но ты просыпаешься, а там ничего нет. Сейчас ты вспомнил такой сон, да? Про золотую монетку. Тебе было шесть лет.

– Да, – сказал Лазарев.

– Ты же понимаешь, что меня и этой звезды нет в реальности? Я просто играю с твоей головой.

– Да.

Человек протянул Лазареву звезду и вложил её в его ладонь.

Сквозь ткань перчатки Лазарев почувствовал, какая она тяжёлая. Она выглядела будто из старого потемневшего серебра с зеленоватым налётом: на её поверхности он увидел орнамент, похожий то ли на арабскую вязь, то ли на индийское письмо, а в самом центре – четыре чёрные точки.

Лазарев рассмотрел звезду и вопросительно поднял бровь.

– Сейчас я покажу тебе представление, – сказал человек. – Если после этого представления звезда останется у тебя, я разрешу тебе улететь.

Лазарев крепче сжал звезду в перчатке.

– Как во сне, – сказал человек. – Она может остаться с тобой, а может исчезнуть. Она может сделать всё, что захочет. Если ты улетишь с ней, это может принести в твой мир много зла. Она может закинуть тебя в прошлое. Или в будущее. Я не знаю, что она сделает с тобой. Но ты сможешь улететь.

– Домой? – спросил Лазарев.

Человек кивнул.

– Я позволю тебе улететь, но я не знаю, куда и когда ты прилетишь.

– А если она исчезнет?

– Я потоплю тебя. Ты станешь частью меня.

– Зачем ты даёшь мне шанс?

Человек искривил рот. Кажется, он улыбнулся.

– Это не я. Это она. Посмотри в окно. Представление начинается.

Лазарев посмотрел в иллюминатор.

За стеклом зеленел берёзовый лес.

Синее небо, белые облака, солнечный свет в сочной зелёной листве, лопухи, папоротники, и трава, и трухлявый пень под берёзой, и чуть поодаль – поваленное бревно, поросшее мхом.

Лазарев прильнул к иллюминатору, а потом, спохватившись, ещё крепче сжал в перчатке звезду.

– Что это? – спросил он.

Ответа не последовало.

Лазарев обернулся.

В кресле никого не было.

Ему захотелось выйти наружу, чтобы проверить, как всё это выглядит на самом деле. Он закрыл стекло скафандра и, не выпуская из руки звезду, пошёл к выходу.

Когда он отодвинул люк, яркое белое солнце ударило в глаза сильнее, чем за всё время на этой планете. Он зажмурился и отвернулся, а потом с опаской выглянул наружу и осмотрелся.

Было лето, и посадочный модуль стоял на поляне посреди берёзового леса. Солнце пробивалось сквозь зелёные кроны, а над тонкими деревьями в небе клубились рыхлые белёсые облака.

Лазарев осторожно спустился по лестнице и спрыгнул вниз. Его ботинок слегка утонул в вязкой почве, усыпанной прошлогодними перепревшими листьями. Кажется, это конец мая или начало июня.

Последний раз Лазарев видел такой лес в детстве, в шесть лет, в Калужской области. Таких мест уже осталось очень мало.

Он сделал ещё несколько шагов и обернулся. Посадочный модуль стоял посреди леса, его обшивка сверкала на солнце.

Этого не может быть, решил он, это наваждение, галлюцинация.

Представление.

А под ногами – рыхлая и чёрная земля. И совсем молодая трава, ярко-зелёная, сочная, настоящая.

Он включил внешние динамики, и мир вокруг наполнился звуками. Вокруг пересвистывались дрозды, щебетали синицы, трещали стрекозы, и от лёгкого ветра мягко шелестела листва.

Что-то ровно загудело с правой стороны: Лазарев обернулся, и прямо перед стеклом скафандра пролетел шмель.

– Бред какой-то, – сказал он.

Вокруг звенело, жужжало, пело, свистело, щебетало и шелестело, и блестела от солнца гладкая кора на берёзах, и рябило в глазах от сочной листвы, и ботинки утопали в сырой и рыхлой земле, и нежные облака таяли над головой.

Ему захотелось снять шлем, чтобы почувствовать все эти запахи, это цветение, эту траву и этот настоящий воздух, чтобы он опьянил и ошеломил.

Нет-нет-нет, нельзя снимать.

Он глубоко вдохнул, закрыл глаза и сосчитал до трёх.

Рука по-прежнему сжимала звезду.

Вокруг стоял лес.

Лазарев пригляделся и увидел, что чуть поодаль, в просвете между берёзами видны блики от реки, а дальше – широкое поле, уходящее в синюю полосу горизонта.

Он подошёл к ближайшей берёзе, потрогал её ствол рукой в толстой перчатке и опять пожалел, что нельзя снять скафандр и прижаться к ней ладонью.

Или можно?

Стоп-стоп, нет, нельзя. Ни в коем случае нельзя. Не снимать скафандр. Не выпускать звезду.

Он пошёл в сторону реки, перешагивая через торчащие корни деревьев, и под ногами хрустели сухие ветки, шелестела трава и шуршали прелые листья.