Жан Рэ - У пределов мрака

Вдали на равнине, четко выделяясь на отмытом дождем горизонте, появился странный движущийся предмет. Мне удалось разглядеть большое насекомое, рывками передвигавшееся на четырех тонких лапках.

— Противное существо, — пробормотал я. — Но ему потребуется не меньше двух часов, чтобы добраться до виллы.

Два часа, потраченных на уничтожение великолепного напитка, должны были обеспечить мне мужество, необходимое для схватки с неизвестным чудовищем.

Я услышал, как кто-то тяжелый и неловкий прыжками поднимался по лестнице, но мое любопытство не проснулось.

Чудовищное насекомое постепенно приближалось по равнине, исхлестанной дождем.

Я все еще не различал детали, но уже понял, что это существо было жутко уродливым.

Я в очередной раз отхлебнул из розовой фарфоровой чашки и громко высказал нелепое предположение, что как бы невероятно это существо не выглядело, его следовало считать естественным творением природы.

Я понял, что эта фраза была произнесена мной специально для существа, шевелившегося на кухне рядом с салоном.

Неясное побрякивание ополаскиваемых чашек, плеск льющейся воды, стук расставляемых по полкам кастрюль заполняли кухню. Я услышал, как чиркнула спичка по коробку, потом через несколько минут послышалось пыхтенье закипающего чайника.

«Это Гертруда, — подумал я. — Всего лишь Гертруда».

Шум усилился. Мне показалось, что кто-то передвигает на кухне что-то тяжелое.

— У меня осталось всего восемь бутылок арманьяка. Какая жалость… — пробормотал я.

Чайник перестал пыхтеть под сурдинку и пронзительно засвистел.

Странное создание, уже достигшее лужайки, теперь быстро двигалось к дому. Мне оно показалось очень громоздким.

Я почувствовал, что через кухонное окно еще кто-то кроме меня следит за необычным животным, шлепавшим по грязи. Хозяйственная деятельность на кухне ускорялась по мере приближения существа, как будто ритм их передвижений был связан мистическим образом.

Небольшая складка местности скрыла существо от моих глаз. Обитатель кухни замер на мгновение, но потом его активность резко усилилась, как будто он спешил закончить к определенному сроку какую-то крайне важную работу.

Бредущий к дому силуэт стал виден отчетливее.

Теперь я все понял и успокаивающе помахал рукой в сторону существа на кухне.

Ко мне двигался гроб для Гертруды, который тащили на себе двое мужчин.

Вошли два крепких парня, добродушных и забавных.

Они уложили в желтый гроб закоченевшее тело Гертруды, показавшееся мне странно большим.

Потом, повернувшись ко мне спинами, они торопливо заработали молотками, звучавшими, словно похоронные гонги.

Я видел их фигуры, сгорбившиеся над гробом; ритмичные взмахи их рук напоминали движения манекенов.

Когда я остановился возле люльки с ребенком, я увидел, что он открыл глаза. Глаза светились, как раскаленное докрасна железо.

— Что такое? — воскликнул я.

Меня никто не услышал. Молотки рабочих стучали слишком громко.

— Мы забыли про малыша, — сказал один из них.

Они пристроили ребенка между рук Гертруды.

Я заметил, что его глаза, уже затронутые разложением, казались пустыми пузырьками. Из них вытекала красноватая жидкость.

Я услышал, как один рабочий шепнул товарищу:

— Эй, глянь сюда! Это же создающая чудовищ!

Немного удивившись, я пробормотал:

— Смотри-ка, вот, значит, в чем дело!

Молотки продолжали выстукивать дьявольский танец марионеток.

Из семи бутылок арманьяка опустели уже шесть!

На улице по-прежнему лил дождь. За окном сгустилась темнота. Стекла оставались прозрачными, их хорошо протерли воском.

Какие замечательные парни — веселые, разговорчивые…

Один из них сложил песенку, соответствующую обстановке, и мы принялись горланить ее хором:

Стук, стук, стук, говорит молоток! Ох-ох-ох, молоток! И бутылка рома!

— Чтобы не заснуть, — сказал я, — нам нужно пить кофе, пока он горячий…

Отличный кофе, поставленный на прикрученное пламя примуса. Замечательный горячий кофе, приготовленный Гертрудой. Он всегда ждет меня на столе, когда я возвращаюсь из школы в четыре часа.

Я узнаю вкус этого кофе. Такой кофе может приготовить только Гертруда. Я растроган.

Кухня убрана, вся утварь расставлена по полкам.

Стук, стук, стук, говорит молоток! Ох-ох-ох, молоток! И бутылка рома!

Мы откупорили седьмую бутылку.

— Я вас принял за большое черное насекомое, — смущенно сообщил я.

Они вежливо успокоили меня, посоветовав не расстраиваться из-за подобной ерунды.

— Встречаются, — сказал один из них, — весьма достойные насекомые…

Дождь снаружи продолжает упорно стучать по крыше. Он стучит, словно пальцы ребенка.

На верхнем этаже раздается страшный грохот, сотрясающий дом. Это гроб. Он мечется по комнате, словно тигр.

Он разносит в щепки мебель, будто превратился в античный таран. Шкафы разваливаются, зеркала со звоном кастаньет разлетаются брызгами стекла.

Мы бурно аплодируем каждому очередному удару.

Гроб скачет, как будто взбесившись; так может прыгать водолаз со свинцовыми подошвами, если у него ноги связаны вместе.

— Не беспокойтесь, этот гроб из хорошего дерева, он выдержит, — говорит один из парней.

— И, потом, мы его надежно заколотили, — добавляет второй.

Стук, стук, стук!..

На столе стоит последняя бутылка.

Конец первой части [64] Заголовок «Часть вторая» отсутствует, далее идет глава седьмая.

Я раз десять вносил задаток за место на каком-нибудь трансатлантическом пароходе, направлявшемся то в Индокитай, то в Рио, то еще куда-нибудь.

Испанский или голландский сотрудник пароходной компании ставил красным карандашом большую галочку на лежащем перед ним плане, объясняя мне с улыбкой фокусника, что это моя каюта.

Но я так и не тронулся с места. Я вовремя понял, что мир кажется большим только если смотреть из Европы. Стоит пересечь Атлантику или оказаться в Коломбо, как мир съеживается и начинает душить вас, словно превратившись в пыльный чердак.

Сегодня утром я проснулся из-за уличного шума на площади Республики.

Париж дохнул мне в лицо своим воздухом, насыщенным запахом бензина. Ах, запах каждой столицы мира всегда sui generis [65] Своеобразный, особый, (лат.) , что позволяет мне думать, что каждый город является самостоятельным живым организмом, состоящим из множества сложных клеток, таких, как у человека. Или же города состоят из отдельных существ, подобных термитам. Это трусливые спруты, жадно присосавшиеся к коже Земли.

Париж пахнет свежими дрожжами, кофе и цикорием; Лондон — мастикой для полов; Амстердам — старой покрытой плесенью мебелью; Копенгаген — раздавленной земляникой; Берлин — фосфором; Бремен — аптечной ромашкой; Прага — дыханием чахоточного больного.