Жан Рэ - У пределов мрака

Мне все же показалось, что его смех прозвучал фальшиво, да и на лицах остальных рыбаков я заметил весьма сдержанные улыбки.

Очевидно, моя жестокость показалась им странной и бессмысленной. Какое удовольствие мог получить городской господин в белом фланелевом костюме, пачкаясь в крови обычной морской свиньи? Тем более что убить ее можно было всего одним ударом.

Но красное схидамское вино из голубоватых глиняных кувшинов оказалось прохладным и приятным на вкус, и все быстро забыли кровавый конец безмозглого дельфина, из-за своей глупости попавшего в сети.

Ко мне пришел слегка озабоченный Кобюс с вопросом: не нашел ли я его нож, к которому он так привык.

— Такой прекрасный клинок, мсье Жак, вы ведь сами смогли убедиться в этом.

— Я не видел его, но вот тебе флорин, чтобы купить другой нож.

Он ушел, несколько успокоившийся, но было ясно, что он предпочел бы заполучить свой старый нож.

Потребовалось пять или шесть стаканчиков горькой настойки, три чашки кофе и хороший бокал старого схидамского, чтобы успокоить Кеетье, принесшую нам кровавую новость, взбудоражившую соседний городок.

Марта, хозяйка «Лукавого китайца», была убита этой ночью.

Убийство было совершено с непонятной жестокостью; по словам одного горожанина, ее зарезали, словно свинью, перерезали горло, вспороли живот и выкололи глаза.

— Что удалось выяснить про убийцу? — спросил я. — Известно, кто он? Есть какие-нибудь улики?

Говорили, что убийцей был, скорее всего, прежний любовник Марты, португальский матрос, которого на днях видели в городе.

— Конечно, виновником такого ужаса мог быть только иностранец, — заявила Кеетье.

Уныние охватило рыбаков.

Таверна «У лукавого китайца» была настоящей спокойной пристанью после тяжелых часов, проведенных в качающейся на волнах лодке под непрерывным дождем, на ветру, пронизывающем до костей.

Этим вечером мы расправились с множеством стаканчиков можжевеловой водки, смешав ее с разными сортами цветных ликеров, так что вечер показался нам почти приятным.

Кто-то пригласил к столу Кобюса, и Гертруда не выказала неудовольствия.

Кобюс рассказал, как свирепо я разделался с дельфином.

— Подумать только, что этой же ночью точно так же поступили с несчастной Мартой, — вздохнул он, и его слова можно было принять за шутку.

Кеетье засмеялась, и Гертруда поддержала ее, хотя тут же сказала, что случившееся ничем не напоминает шутку.

Наступившая ночь была тихой и ясной. На близком море то и дело вспыхивали зеленые огоньки. Я проводил Кобюса до мола. Здесь он принялся объяснять мне значение появлявшихся на юге и на севере огней, как постоянных, так и периодически вспыхивавших.

Я долго наблюдал за мраком, заполненным движущимися огоньками кораблей, показывавших световыми сигналами свое положение. Потом я незаметно уронил в воду нож Кобюса [63] Согласно примечанию составителей сборника, здесь пропущено 20 страниц текста. Никаких комментариев относительно причин пропуска, к тому же, такого большого количества страниц, не дается. .

Уже некоторое время я пытался следить за оживленной беседой доктора Санторикса и Гертруды.

Я понимал не все, но улавливал, что в их разговоре словно лейтмотив то и дело повторялось слово «уехать».

— То, что так пугало нас, снова возобновилось, — хриплым голосом произнес доктор. — Это опять надвигается. Нужно уехать, уехать как можно скорее…

— Уехать, уехать… — повторила Гертруда, — но есть ли в этом смысл?

— Ах, здесь это снова овладеет им, — простонал доктор. — Но есть ли в мире такое место, где бы этот ужас не смог настичь его? Вот чего я не могу сказать…

— Я доберусь до края Земли, — свирепо заявила Гертруда. — Я буду переезжать ежедневно. Я пойду куда угодно с этим ребенком на руках, и этот кошмар всегда найдет меня рядом с ним.

— Нужно, — мрачно продолжал доктор, — не позволять ему общаться с людьми и, если потребуется, держать его в абсолютном одиночестве. Изолировать его не только от всех, но и от всего. Кто знает, где и в чем оно прячется…

— Скажите доктор, — встревоженно обратилась она к Санториксу, — может быть, вы знаете об этом больше, чем я? Эта… вещь… явление…Что это на самом деле?

Она говорила очень тихо, я почти не слышал ее.

— Скажите, ведь это началось с ним очень давно? Может быть, с момента его появления на свет?

Доктор покачал головой.

— Дело не в этом. Возможно, Жаку известно больше, чем нам, но он не находит слов, чтобы поделиться с нами нам. Может быть, существует страшный запрет, который связывает ему язык. Он помнит очень многое… И не все содержится только в его памяти… Он с уверенностью может сказать только одно: что это ужасно, отвратительно, мерзко…

— Ах, — простонала Гертруда, — не понимаю, почему такой нечеловеческий груз лег на плечи несчастного слабого ребенка?

— Да, моя дорогая, — задумчиво продолжал доктор, — на протяжении четырех лет Жак был для нас потерян… Вернее, была потеряна его душа. Она была пленником в страшном месте, которое даже представить невозможно. Как и почему она выбралась оттуда? Неужели это место, о котором я могу говорить с опаской, действительно позволяет такое неожиданное спасение, как было с Жаком? Но не рассчитывает ли оно, что беглец обязательно будет возвращен?

— Боже, — воскликнула Гертруда, — если так, то…

— Гертруда, разве нас не учили, что несущие на себе проклятие одновременно влачат за собой и атмосферу ужаса, на который они обречены навечно?

Бедная женщина тихо зарыдала.

Слушая этот разговор, я был совершенно спокоен, словно речь шла не обо мне, а о каком-то другом человеке, мне почти не знакомом.

— Так вот, Гертруда, — продолжал доктор, — его нужно изолировать. В особенности, поскольку именно в такой форме к нему всегда возвращается кошмар, его нужно изолировать от женщин.

Гертруда злобно заворчала, словно раненое животное.

— Если бы это зависело только от меня… — буркнула она.

— Да, это очень трудно, почти невозможно. Чувства юноши пробудились резко, словно по команде. И это пробуждение оказалось крайне опасным.

Гертруда тихо вздохнула.

Они долго молчали.

— Тебе придется очень нелегко, моя дорогая… — промолвил, наконец, доктор.

Внезапно Гертруда выпрямилась.

— Доктор, — сказала она, и я не узнал ее зазвучавший металлом голос, — я однажды сказала, что предпочла бы

потерять обе ноги, лишь бы только… Но мой малыш Жак… Нужно постараться любой ценой, чтобы это не вернулось. И я сделаю для этого все, что смогу… Я не хочу, чтобы он снова оказался там, куда…

Я услышал, что они оба плачут.

Я посмотрел на свою комнату, толком ничего не видя перед собой, и не душе моей было смутно и сумрачно.