Жан Рэ - У пределов мрака

— Да, господин Жак, у вас тут состоялась отличная попойка, — сказал, улыбаясь, Кобюс.

Я ошеломленно огляделся.

Я сидел в ярко освещенном зале «Лукавого китайца».

— Бедный господин Геррит, вы очень удачно заехали ему по физиономии, — сказал Кобюс. — Но он говорит, что не обижается на вас, несмотря на то, что у него из носа до сих пор течет кровь. Он считает, что вы набросились на него по пьянке.

— Я был пьян? — удивился я и провел дрожащей рукой по лицу. — Что здесь произошло?

Марта поведала мне своим мелодичным, но усталым голосом, что я на протяжении беседы с господином Хоутпенном не переставал опрокидывать стакан за стаканом можжевеловой водки, а потом как будто заснул. Потом я вскочил, заорал что-то невнятное и одним ударом отправил господина Хоутпенна в нокаут.

— Замечательно, — сказал Кобюс, добродушно рассмеявшись, — вы все больше и больше превращаетесь в одного из нас. Хороший удар по физиономии вонючему шакалу — это мне нравится, действительно, очень нравится… Марта, налей нам английского виски, только самого старого, какое найдется в твоем подвале…

Перед тем как я поднялся на борт «Прекрасной Матильды», чтобы забросить наши сети вдоль желтых от солнца песчаных отмелей, почтальон принес мне и незаметно передал два конверта с надписью: «вручить только лично».

Первое письмо было из Роттердама, от крупного детективного агентства, к которому я обратился с вопросами относительно господина Геррита Хоутпенна. Агентство сообщало мне, что это был серьезный, обстоятельный чиновник, в последние годы переживший семейные неурядицы и неприятные превратности судьбы. За этим текстом следовали перегруженные цифрами сведения о его гражданском состоянии, оказавшемся в полном порядке. Заканчивалось письмо несколькими гербовыми марками

Второе письмо, по объёму заметно превосходившее первое, содержало рассказ о странном, даже магическом происшествии в небольшом провинциальном городке.

Одно из зданий было забросано большими камнями, брошенными неизвестной рукой. Сразу же после этого нападения здание загорелось; пламя, возникшее в двадцати точках одновременно, разбушевалось со страшной силой. В огне погибла служанка, а один юноша, спасенный из огня, лишился рассудка.

Во время тушения пожара вышел из строя единственный, имевшийся у пожарной команды, насос, что привело к подлинной трагедии, так как через несколько часов внезапно загорелась булочная. В пожаре, который долго не удавалось потушить, погибла вся семья булочника.

К письму прилагалась короткая записка господина Лудвига, директора местной школы. В ней директор сообщал, что в школе никогда не было ученика по имени Дэвид Боек.

Таким образом, я узнал о гибели несчастной Берты, моей первой тщедушной любовницы, с которой я общался, трусливо и тайком, в разных темных углах; узнал я и о странном, как будто нереальном, существовании Дэвида Боска, которого я, как мне хорошо помнилось, ежедневно видел на последней парте на протяжении всех лет моей учебы в этой школе.

«Прекрасная Матильда» раскачивалась на волнах, словно подвыпившая проститутка на тротуаре.

Сотнями щупальцев донный песок цеплялся за трал, которым рыбаки старались отнять у песка его обитателей.

Ватерлиния нашего суденышка постепенно опускалась по мере того, как наши сети раз за разом вываливали в лодку извлеченный из морских глубин скользкий урожай. Агония бьющихся на палубе камбал сопровождалась звучными шлепками; можно было подумать, что они прекрасно представляют, что присутствуют на последнем в их жизни спектакле, которому исступленно аплодируют. Пикша наполняла воздухом свое целлулоидное брюхо и ее рот колечком выглядел очень забавно; морские языки, упрямые и загадочные, незаметно подбирались к бортам, к которым и прилипали, приняв окраску древесины; потом их приходилось отдирать от бортов, как липкий пластырь.

Северное море казалось молочным, по нему катились небольшие опаловые волны, теснившиеся, словно сражаясь друг с другом за место под солнцем.

Угольщики из Халла и Гуля спешили наперегонки, почти касаясь друг друга бортами вопреки всем морским законам и обычаям, с пыхтеньем выбрасывая клубы дыма.

Поднимаем трал! — скомандовал Кобюс.

Мышцы рыбаков едва не лопались от напряжения. Тросы, натянутые сильнее, чем струны арфы, вибрировали при малейшем прикосновении со звоном музыкальных кристаллов.

Чудовищная тяжесть! — выдохнул сквозь зубы один из рыбаков. — Если в сетях столько камбалы, можно считать, что мы заработали не только на хлеб.

Неожиданно Кобюс выругался.

Он заметил в сетях яростно бьющееся упругое скользкое тело.

Господи, ведь это же морская свинья! Она порвет наши сети!

— Отпустим трал! Может быть, дельфин сам выберется из сетей, не сильно их повредив!

Я вмешался и остановил рыбаков.

Постарайтесь вытянуть его на палубу, Кобюс! Обещаю можжевеловку каждому, кто сколько сможет выпить! А если сети будут порваны, я заплачу за них!

Ну, взялись, парни! — скомандовал Кобюс, явно старавшийся угодить мне.

Животное с глухим стуком упало на палубу, заваленную трепещущей серебристо-бурой массой упитанных жирных рыбин. Юнга подтащил добычу к моей скамье. Большое животное с маслянистой кожей лежало неподвижно, вероятно осознав бессмысленность сопротивления. Только его хвост продолжал судорожно дергаться и хлестать нас по ногам.

Животное показалось мне торпедой в оболочке из черной блестящей кожи. Я пнул его ногой, почувствовав упругое плотное тело. Животное жалобно пискнуло, словно полуза- душенный воробей, вызвав смех рыбаков.

— Кобюс, — обратился я к старшему, — подай-ка мне твой нож.

В любую свободную минуту Кобюс принимался точить и направлять свой нож, используя натянутый канат, раковину мидии или подошву собственного сапога. В результате его нож всегда был острым, словно пронзительный крик.

— Дай нож, — повторил я.

Я подержал нож над влажной кожей животного, потом резким движением воткнул в него лезвие. Животное дернулось, но сразу же снова замерло. Из зияющего разреза на коже появилась кровь, густая и тяжелая, словно машинное масло.

— Вот тебе! — пробормотал я, словно охваченный злобой, и ударил снова. На этот раз нож рассек плоть до позвоночника.

Животное дернулось, его хвост полоснул по воздуху, словно плеть, и моя одежда покрылась брызгами крови.

— Вот тебе еще, еще! — хрипел я, рассекая трепещущее тело на большие розовые куски.

— Вот видите, мсье Жак, с каждым днем вы становитесь все больше и больше похожи на нас! — сказал Кобюс со своим обычным добродушным смешком.