Светлана Тулина - Эра Мориарти

Были, правда, и другие убийства, к части которых я имел непосредственное отношение. Убийства тихие, но яркие, всегда заканчивавшиеся пожаром. Жертвами тихих и ярких тоже почти всегда были именно дети, но их убивали и предавали огню вместе с родителями, а иногда и со случайными свидетелями или друзьями семьи, зашедшими в гости не вовремя. Как правило, их не замуровывали в стенах, а просто сжигали вместе с домом, как Лейберов, давая жёлтой прессе возможность вдоволь покричать о новом ужасном преступлении Поджигателя. Рутина, неприятная, но неизбежная, ведь кто-то же должен?

Иногда, правда, случались исключения, когда отец семейства осознавал всю тяжесть совершенной им ошибки и брал правосудие в свои руки, не дожидаясь неизбежного визита того, кого докеры окрестили Джоном Паяльной Лампой. Если меня что и удивляло, так это малое количество опомнившихся, пытающихся хоть как-то исправить содеянное. Так ли трудно осознать свою неправоту, когда твой незаконный ребёнок — ребёнок, зачатый вопреки долгу, в нарушение данного слова никогда и ни при каких обстоятельствах не иметь детей, — съедает зазевавшуюся горничную или, не удовлетворившись молоком, отгрызает кормилице грудь по самые плечи? Какой же зашоренностью сознания нужно обладать, чтобы продолжать видеть в подобном чудовище просто ребёнка?

Но я опять отвлёкся.

Вернёмся на борт Бейкерстрита, в утро понедельника — первого понедельника после Кейбл-стрит, вечерней попойки с докерами и ночного путешествия по зловонным подземельям Ист-энда. Первое утро после моего первого предательства. Именно тогда к нам на борт явился молодой констебль с сообщением о новом убийстве — вернее, убийстве довольно старом, но обнаруженном только что благодаря вчерашним беспорядкам. Я не стал отказываться, когда Холмс решил лично осмотреть место происшествия и попросил меня составить ему компанию.

До нужного дома на Бэк-Черч-лейн мы добрались сравнительно быстро, сложнее оказалось найти место для парковки. Только тут я понял причины, побудившие моего друга предпочесть тесный и неудобный автожир куда более комфортабельным авиеткам — им требуются специальные площадки, которыми ныне оборудованы практически все крыши в более респектабельных районах, но вот в Уайтчепеле вряд ли нашлась бы хотя бы одна такая. Крохотному же автожиру достаточно любой более или менее ровной дорожки. Пилот высадил нас в небольшом скверике ближе к Тауэр-хилл и умчался искать новых пассажиров, мы же отправились обследовать дом. Благо отличить его, даже не зная точного номера, было нетрудно по выбитым стёклам первого этажа и наполовину разломанной стене эркера — именно в ней и был обнаружен труп. Не знаю, кто постарался — то ли докеры в поисках спрятавшихся чернорубашечников, то ли полицейские, в поисках докеров, или же просто соседи решили под шумок отомстить домовладельцу, но как бы там ни было, один полуразрушенный дом вместо многочисленных погромов и пожаров — неплохой размен.

Как сообщил констебль, пока мы осматривали крохотное высохшее тельце, припорошенное известковой пылью, дом пустовал уже несколько месяцев, а предыдущие жильцы съехали при подозрительных обстоятельствах: просто исчезли в одно прекрасное утро, оставив на крыльце адресованную молочнику записку о том, что в его услугах более не нуждаются.

Домовладелец показал, что жильцы — ничем не примечательная пара средних лет, представившаяся супружеской четой Уэстов, остались ему должны за два последних месяца, и потому их внезапный отъезд его разозлил, но ничуть не удивил. И он, и соседи были уверены, что Уэсты бездетны.

Тут я заметил нечто, поразившее меня и заставившее задуматься — Холмс, пользуясь тем, что я перекрывал констеблю обзор и последний не видел, чем именно занят мой друг, ловким движением отломил кусочек от мумифицированного трупика и сунул его себе в карман. Кажется, это был палец, я отчётливо слышал хруст ломающихся фаланг. Заметив мой негодующий взгляд, Холмс лишь усмехнулся и пожал плечами — похоже, он ничуть не стыдился содеянного. Ранее я не замечал за моим другом и компаньоном склонности к подобного рода сомнительным сувенирам, но… время течёт, всё меняется.

Старые привычки уходят в прошлое вместе с викторианской эпохой и юбочками для ножек стульев, им на смену приходят новые, пусть и не всегда приятные. И если время настолько меняет даже лучших из нас — то что остаётся на долю прочих?

Погружённый в столь невесёлые мысли, я решил не возвращаться сразу вместе с Холмсом на борт нашего Бейкерстрита, а попросил высадить меня у ремонтной мастерской, в которой вчера оставил свой изрядно помятый моноциклет. Езда без тормозов — то, что я сам себе прописывал как врач при подобных меланхолических умонастроениях.

Часик-другой безудержной гонки по пустынным предместьям — и встречный ветер выбьет из головы любую дурь.

Забавно, как всё изменилось буквально за время жизни одного поколения. Каких-то сорок лет назад мёртвые солдаты — идеальные солдаты! солдаты, не боящиеся умереть, ибо уже мертвы! — были секретнейшей разработкой, самым чудовищным оружием массового поражения, единодушно запрещённым Женевской конвенцией. О бригадах Z говорили шёпотом и оглядываясь. А сегодня механик, один из наших — не ветеранов, конечно же, куда более поздней модификации, — буквально напоказ выставлял свою сущность, чуть ли не гордился ею.

Ныне быть мёртвым — не очень прилично, да, но пикантно и я бы даже сказал — почти что модно в определённых кругах, к ветеранам проявляют разве что нездоровое любопытство, но былого ужаса нет. Нет и уважения. При таком отношении стоит ли удивляться, что-то один, то другой ветеран решает нарушить данное когда-то слово? Скорее достойно удивления то, что и в наше циничное время хоть кто-то ещё остаётся верен своему долгу. И готов его исполнить, каким бы тяжёлым он ни был.

Лейберов зачищал не я. Может быть, именно поэтому чувство вины было столь острым, что не помогла даже многочасовая гонка по пересечённой местности — если бы я пошёл сам, то, наверное, сумел бы обойтись без лишних жертв и не упустил бы монстра. Как не упустил в катакомбах? — ехидно уточнял внутренний голос. Внутренний голос был неправ — когда зачищали Лейберов, передо мной не стояло проблемы двух взаимоисключающих приказов и долг был лишь один. И я бы его исполнил. Вчера же, когда мы с коллегой Маклином решили прочесать подземные коммуникации под Спиталдфилдским рынком, в одном из подвальных помещений которого охранник обнаружил труп растерзанного ребенка, этот приказ уже висел надо мной, заставляя выбирать между долгом и долгом.

Труп мальчика лет девяти успел наполовину разложиться в тепле и сырости — внимание рыночного охранника как раз и привлёк скверный запах. Горло ребёнка было разорвано и выедено до позвоночника, мягкие ткани с лица почти полностью стёсаны словно бы очень узкой стамеской, двойные отметины которой отчётливо были видны на скуловых костях и не вызывали ни малейших сомнений в том, что потрудились тут не крысы. Во всяком случае — не только они, и не они первыми. Мы с коллегой Маклином — коллегой, разумеется, отнюдь не по врачебной деятельности — поняли друг друга без слов, едва увидев эти характерные следы. И не стали дожидаться подкрепления. В конце концов, у нас были кое-какие преимущества, отсутствующие у тех, кто не прошёл специальной алхимической обработки в особых войсках Её Величества. Например, способность видеть в полной темноте или ориентироваться на слух ничуть не хуже, чем при помощи зрения.