Ника Ракитина - Мир Колодца Ангелов [СИ]

— А зеленая у кого?

— У биороботов старой модели. Бред какой-то. В общем, я в лабораторию, пусть решают, кровь или не кровь. И программистов потрясу: вдруг надыбали свежее. А ты мухой в больницу.

Альберт ненавидел, когда издевались над его фамилией. Потому отозвался нелюбезно:

— Их же допросили по горячим следам!

— Кого допросили, а кого ввели в искусственную кому. Придут в себя и вспомнят или случайно обронят что-то важное. Откуда всплыл этот, с рукой, у Павы за плечами.

Мухин фыркнул:

— Из люка, естественно. Их тут аж четыре: один с чердака, три из подвала, ведут на сцену и по краям.

Постучал ногтями по широкому браслету:

— У меня тут все размеры и схемы забиты: вот, амфитеатр диаметром от 97 до 102 футов (29,6-31,1 м), вмещает до трех тысяч зрителей; сцена имеет размеры приблизительно 43 фута в ширину (13,1 м), 27 футов в глубину и поднята почти на 5 футов (1,52 м) от земли. Только эта зараза, кроме лепестков и руки, следов нигде не оставила. А то и вовсе сбежала. Следящие камеры развесили ведь? И тишина. А если ни в жисть не покидала Землю, то поиск по ДНК — пустая трата времени.

— Оптимист ты, Бертя! — Лебединский зачехлил аппаратуру. — Я вот на все сто уверен, что он застрял в защищенном периметре.

— А жрет что? — оставил Мухин за собой последнее слово. — Крысиный корм? Или пуговицы от штанов? И почему нам его не видно?

— А я рад, что не видно, — бормотал Максик, поворачивая в амбарном замке на воротах огромный ключ. — Послушай, Мухин, если я вдруг начну к тебе с неприличными предложениями приставать, то это не я. Я на генетическом уровне натурал.

Сильнее других от коллективного безумия пострадали актеры, занятые в финальной сцене спектакля, туванский дипломат, желтопузик и растоптанная в хлам съемочная техника.

Большинство жертв, обработав синяки и царапины, передали на руки стресс-психологам, а после распустили по домам. Но Пава Ротти и туванец все еще пребывали в стационаре. С дивой случился гипертонический криз — болезнь, начисто позабытая века два назад. Многорукого поклонника актрисы тюкнул их местный «кондратий». Но сейчас здоровье пострадавших было вне опасности.

Из искусственной комы обоих вывели, но из палат не выпускали: должно быть, для того, чтобы пациенты не нанесли друг другу еще одну моральную травму, столкнувшись в коридоре.

Альберт побеседовал с каждым. Актриса, томно вздыхая и кося на следователя глазом с поволокой, поведала о ледяной бездне, распахнувшейся за спиной, в которой трещали пластмассовые крылья. После наводящих вопросов удалось определиться, что крылья все-таки трещали в бездне, и Мухин удалился, догадливо поцеловав протянутую на прощанье руку.

Туванский дипломат был по-военному краток. Он признался, что в тот миг узрел в Паве царицу гнезда из Внутреннего круга. И, естественно, любой ценой обязан был защитить ее от посягательств четырехногого летучего недоразумения с ушами и хоботом. Оравшего, к тому же, что она есть прозрачная жемчужина в вершине пирамиды любви, проливающая свет солнца до ее основания.

«О ревность, зеленоглазое чудовище!» — завершил туванец без переводчика, а Мухин понял, что зря потерял время.

Зато Лебединскому повезло несказанно. Он отнес улику в лабораторию, а на выходе столкнулся с практикантом из их потока, подвизающимся в отделе краж.

— Эй, жертва Эры водолея! [3] Астрологическая концепция, суть которой можно узнать в Сети (Она же Всемирная Паутина, она же Интернет). — бодро проорал тот вместо приветствия. — Как продвигается расследование?

— А ваше как?

— Да куда мне с вами равняться! — практикант выпятил грудь. — У меня банальная кража банальных розочек из банальной оранжереи. Вот только сорт знатный — «Йорк и Ланкастер». И вора камеры наблюдения никак не ловили. А человек-невидимка или привидение — не наш профиль. Вот тумбо в состоянии прозрачности или другой народ-хамелеон… Или влияющий на электронику…

— Розы?! — Максик ухватил сокурсника за грудки. — Ты сказал — розы?!

— Ну, сказал, — покривился тот, аккуратно высвобождаясь и оправляя форменную рубашку.

— Красно-белые?

— Откуда ты… хотя, я только что сам тебе сказал.

Открыл «окно» в наладоннике:

— Любуйся.

Максик скользнул стекленеющим взглядом по картинкам и латинским названиям:

— Хоть бутончик! Хоть лепесток!! Дай! Сравнить! Идентифицировать! И фото преступника! А лучше два!!

Специалист по кражам решил, что Лебединский случайно заразился накрывшим «Глобус» безумием. А с психами лучше не спорить. Тем более что фото возможного преступника у него все-таки было.

Встреча коллег состоялась утром.

— И правда, крылья, — брякнул Мухин, разглядывая распечатку. — А я уж думал, фантазирует дамочка. А что это за раса?

— Это не раса. Это бред воспаленного анимэ воображения.

— Заодно заставивший спятить кучу народу в «Глобусе»?

Собственно, спятить можно было от одной только внешности. Узкое интеллигентное лицо не гармонировало со шрамом, рассекавшим его через левый глаз; а шуба цвета полярного песца никак не смотрелась поверх темно-синего делового костюма и рубашки с галстуком и пучком проводов. А уж сине-черные лохмотья пластика за спиной принять за крылья могло разве что совсем уж разгулявшееся воображение.

— Погрызли их, что ли? — Бертик задумчиво почесал переносицу.

— Художник так видит! — Лебединский прикрыл ладонью гнусное хихиканье. И продолжил торжественно:

— Наши лепестки те самые, из питомника. И генный материал на мехе и лепестках совпадает. А вот насчет андроида эксперты сомневаются. Упирая на три закона робототехники [4] Впервые сформулированы Айзеком Азимовым в рассказе «Хоровод» (1942). . Впрочем, нашли для меня адрес школы, где сборка биоробота из устаревших деталей входит в летнюю практику.

— Так что, мы теперь в школу? — спросил Мухин без энтузиазма.

— Нет, на Грушевую, 19. Все, что нужно в школе, я уже узнал. Как только сборку завершают, робота отдают дизайнеру на память. И мне показалось, что конкретно от этого, Кенджи [5] Японское: интеллектуальный правитель. , там с радостью избавились.

От места встречи до Грушевой было рукой подать, приятная прогулка на десять минут. Кстати, и до «Глобуса» недалеко.

Дом в глубине большого сада на первый взгляд показался абсолютно пустым. Но из приоткрытого окошка с занавеской, разрисованной мирным атомом, вырывались такие умопомрачительные ароматы, что практиканты принюхались и взяли след.

Старушка на секунду отвлеклась от сковороды, на которой пекла оладушки с яблоками, и оглядела парней, повисших на ее подоконнике.

— Чем обязана, молодые люди?

Лебединский судорожно вздохнул и показал служебное удостоверение.