Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

Элизелд заметно напряглась и, осторожно ступая между петляющими проводами, отошла от плиты и села на стул.

– Есть один человек, у которого я взяла деньги, – произнесла она бесцветным голосом, – и не выполнила порученную мне работу.

– Знаешь его номер?

– Да.

– Только еще нужна приманка, – добавил он, – помнишь? «Маркерный радиомаяк».

Чуть наклонившись, она вытащила из заднего кармана бумажник и достала оттуда потрепанную, сложенную записку.

– Это послание написано его рукой, – сказала она. – Очень эмоциональное послание.

Она повернулась к Джоанне, которая по-прежнему стояла у плиты.

– Можешь зажечь свечи и… разбрызгать масло в дверном проеме, ну и что там еще нужно сделать?

– Справлюсь даже лучше тебя, – с веселой улыбкой ответила Джоанна.

Элизелд перевела взгляд на Салливана:

– Набирай.

Он был рад, что она решилась быть первой.

– Хорошо. Кути, зажигай.

Салливан проскользнул мимо Брэдшоу в его темный офис и, пока Джоанна, шепотом повторяя ритмически сложенные слова заговора, зажгла от спичек расставленные на полках свечи и распылила масло, достал из кармана магнит, который они извлекли из старенького телефона. Он присел у вертикально расположенного манометра Ленгмюра, помахал магнитом рядом с миниатюрной железной арматурой и услышал слабый, сдержанный дзинь от ее контакта с покачивающимся кварцевым филаментом. После этого вышел на улицу, под лучами яркого солнца добежал до укрытого фургона и оставил магнит на асфальте рядом с ним.

Через семь секунд он снова был на кухне, в которой душно пахло корицей и мятой.

Кути подключил модифицированную карандашную точилку, и динамик резонировал, издавая глухой звук, похожий на бесконечный выдох. Мята в сотейнике дымилась и постреливала.

Элизелд сняла трубку с рычага, взяла в другую руку палец Гудини и принялась набирать номер. С каждым поворотом номеронабирателя в динамике позади нее раздавались булькающие звуки. Салливан запоздало понял, что приватность беседы тут невозможна, и суетливо хлебнул пива, чтобы охладить свое разгоряченное лицо.

Элизелд еще продолжала крутить диск телефона, но из динамика уже раздался отчетливый шепот:

– Cosa mala nunca muere. Me entiendes, Mendez?

Взмокшим затылком Салливан ощутил движение воздуха и тут же понял, что его волосы встали дыбом.

– Эффект спаренного телефона, – раздраженно выругался Кути, – это не тот, кому ты звонишь. – Он хмуро смотрел на Элизелд. – Этот голос тебе знаком? – Как вдруг глаза Кути расширились, и испуганный детский голос произнес: – Это же тот смешливый мешок!

Элизелд отдернула руку от номеронабирателя, и палец Гудини отлетел прямиком в мойку.

– Господи, он прав, – сказала она. – Это холщовый мешок из грузовика!

Салливан не понимал, о чем они говорят.

– Что он сказал?

– Сказал… дурное никогда не умирает, – обхватив себя руками, выпалила Элизелд, – и добавила: – Ты понимаешь? – Она испуганно смотрела на Салливана. – Можно я не буду в этом участвовать и просто уйду?

Он развел руками.

– А мне можно уйти? – спросил он в надежде, что кто-нибудь ответит утвердительно.

Она потерла глаза костяшками пальцев и в конце концов сказала:

– Можете подать мне палец?

Салливан отправился к мойке, а Брэдшоу проворчал, тяжело хватая ртом воздух:

– Вы двое, вы что – притащили его сюда по своим следам? – Листья мяты вовсю дымились и потрескивали в сотейнике на огне.

Кути пожал плечами.

– Ну… да, нынче утром нечто, точнее, кое-кто заметил меня и миссис Элизелд.

– Просто мисс, – поправила его Элизелд.

– Позвольте мертвому расчистить вашу линию, – произнес Шэдроу. Он проковылял на кухню, небрежно переступая через провода и покачивая голым пузом впереди себя, взял трубку и выпалил прямо в микрофон: – Алло? Алло? – и затем дважды набрал слово «Оператор» , после чего положил трубку на телефон.

– Пробуй теперь.

Салливан подхватил палец и передал Элизелд, и та дрожащей рукой стала набирать снова. Она целую минуту набирала все цифры даты рождения и полного имени адресата, но, очевидно, Брэдшоу своим дыханием распугал всех бродячих призраков.

Наконец она закончила набирать цифры и неуверенно взяла трубку.

В динамике у мойки раздалось мелодичное дребезжание. Потом прекратилось, но началось снова, опять прекратилось и зазвучало опять.

– Боже мой, – негромко сказал Салливан, – он звонит!

– Соответствие культурологическим условиям, – пробубнил Кути. – Это то, чего все ожидают от звонка, даже тот, кому она звонит.

– Кто это? – В динамике раздался изумленный голос, и Салливан впечатлился чистотой воспроизведения придуманного Эдисоном мелкового динамика.

– Фрэнк? – Элизелд говорила в трубку. – Это я, Анжелика .

– Анжелика! – Удивление в голосе сменилось раздражением: – Анжелика, где ты? И кто этот старик?

Салливан заметил, как Элизелд недоуменно посмотрела сначала на Брэдшоу, потом на Кути.

– Ты о ком, Фрэнк?

– Он каждый день приходит в твою клинику! Неправильно проводит сеансы, читает линии на руках людей и… допускает вольности в общении с хорошенькими женщинами!

– Ах, так это… эта клиника больше не моя, Фрэнк, я не…

– Сегодня я тебя видел, отсюда – из окна. Ты упала на обочине, когда я тебя увидел. Я тут живу, я махал тебе, но ты не пришла.

– Прости, Фрэнк, я…

– Ты не пришла – ты меня больше не уважаешь, ты никогда меня не уважала! Я не стал говорить с тобой через люк, и не стоило бы говорить с тобой сейчас. Ты даже не навестила меня, после того как я пострадал в твоей клинике. Теперь ты встречаешься с другими парнями – в твоем прекрасном доме, и ты ни разу не вспомнила обо мне.

Лицо Элизелд исказилось, но голос сохранил уверенность.

– Фрэнк, – сказала она. – Я тебя подвела. Прости меня. Ты помнишь, как оказался в моей клинике? Помнишь, почему тебя туда направили?

– Гхм… Ну, потому что я снова и снова проверял, завязаны ли у меня шнурки, запер ли я двери и выключил ли салонное освещение автомобиля – даже днем, а еще я лег в постель и не вставал с нее целый месяц, и еще я пытался убить себя. И когда меня выпустили из больницы, велели стать твоим приходящим пациентом.

– Я не справилась и не оказала тебе нужной помощи, мне очень жаль. У меня не было никаких парней. Я все время была в бегах и скрывалась. И я каждый день думала о том, что сделала с тобой, что я подвела тебя, и мечтала о том, чтобы все можно было отменить и исправить.

– Ты можешь исправить прямо сейчас! Мы можем пожениться, как я предлагал тебе в записке…

В сотейнике вспыхнула мята. Салливан снял сотейник с огня и на мгновение накрыл его крышкой, чтобы унять пламя.