Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

Он вспомнил слова мальчика: «Я не доставлю вам никаких хлопот, мистер».

Брэдшоу навис над храпящим мальчишкой и уставился на пульсирующую под ухом артерию. Потом перевел взгляд вниз на свою правую руку, в которой сжимал нож для стейка.

Впервые после наступившей в 1975 году смерти его рука тряслась.

Крадучись в тени волнистой алюминиевой стены студии «Парамаунт», испещренной ржавыми пятнами и щербатыми окнами, Салливан думал о широких солнечных аллеях, парковочных местах и белых монолитных звуковых сценах по ту сторону стены. Когда он в последний раз посещал территорию «Парамаунт» в 1980 году, там были даже декорации улицы из мира Старого Запада с мостовой и зданиями под огромной фреской, изображавшей голубое небо.

– В 1915 году мы сняли там сто четыре фильма, – сообщил в ухо тоненький голосок отца. – Тогда студией заведовали Ласки, Демилль и Голдфиш. Мы перевезли сюда все со склада на пересечении Вайн-стрит и Сельма-авеню. Шестнадцать кадров в секунду – старый стандарт братьев Люмьер. Из-за добавления звука новый стандарт теперь двадцать четыре кадра в секунду – девять футов в минуту, и, чтобы посмотреть кино, больше не нужно уметь читать, а еще исчезла чистота безмолвных серебристых лиц. На наш взгляд, кладбище простирается на юг до самой Мелроуз-авеню.

Салливан бросил взгляд назад в сторону озерца Дугласа Фэрбенкса.

– Папа, говори потише.

– Сам говори потише, – прошептала Элизелд, которой, разумеется, не было слышно, о чем говорил отец.

У мавзолея Бет-олам [66] Еврейское кладбище. надгробные камни стояли большими группами, и Салливану казалось, будто они с Элизелд и его отцом укрыты в гуще целой толпы.

Стоящие меж камней расплывчатые фигуры с человеческими очертаниями, казалось, бдительно смотрели по сторонам, словно оберегали бегство Артура Патрика Салливана, и многоголосый низкий гул звучал громче прежнего.

– Успел здесь друзьями обзавестись, папа? – прошептал Пит Салливан.

– Еще как, – ответил голос в ухе. – Подойди вон к тем дверям и настучи «Собачий вальс».

– Погоди минутку, – сказал Салливан Элизелд, подбежал к запертой двери мавзолея и простучал по стеклу: тук-тук-тук тук-тук.

Изнутри ему ответили: тук-тук.

Элизелд с улыбкой покачала головой, когда он вернулся к ней, и по широкой прямой аллее они пошли на север. В удаляющейся перспективе бордюры, казалось, сходились в одной точке, и на голубых холмах над предполагаемым перекрестком снова высились знакомые белые буквы «ГОЛЛИВУД». Почему это меня преследует?

– Это тоже надгробие, – произнес отец Салливана.

Пару мгновений они устало молча шли в сгущающихся сумерках. Впереди виднелась пара припаркованных машин, живые люди открывали дверцы и садились внутрь. Салливан больше не ощущал себя с Элизелд незваными гостями, притягивающими всеобщее внимание.

Уже у машины Брэдшоу Салливану показалось, будто вдали послышался хохот, но в его каркающих нотках уже не было триумфальных отголосков, а из радиоприемника или магнитолы поближе заиграло вступление песни Эла Джонсона «А вот и я, Калифорния».

«Давненько мы не виделись…» – подумал Салливан.

Они уселись в машину и аккуратно захлопнули дверцы. Салливан завел двигатель и на выезде на Санта-Моника-бульвар свернул направо, вынудив проезжающие мимо машины вильнуть в сторону, потому что передок «Шеви Нова» делал вид, будто собирается пересечь разделительную полосу. Салливан нервно выпалил:

– Не знаю, папа, известно ли тебе, но я не поплыл тебе на помощь.

Элизелд смотрела в окошко на китайский ресторан, мимо которого они проезжали.

– Мне известно, – пропищал комар в ухе. – И мы оба знаем, что, если бы ты поплыл, ничего хорошего из этого не вышло бы, и мы оба знаем, что из-за этого не стоит оправдываться.

Салливан вынул из бокового кармана куртки пачку «Мальборо» и губами вытащил сигарету.

– Сьюки, то есть Элизабет, рассказала уже, что на тебя охотится Келли Кит?

– Я знаю, что она поджидает меня. Поэтому на берег вышел, укрывшись внутри морского монстра. При полном заземлении и ослаблении магнитной линии.

Салливан нажал на прикуриватель.

– Что… заставило тебя выйти? – спросил он, не удержавшись от ершистой дерзости. На Элизелд он не смотрел.

– Подвернулся бесплатный билет до берега, – прозудел комариный голосок будто бы в тон Салливану, – и я решил проведать вас, дети. – Голос помолчал и добавил: – Где-то здесь активировался крупный призрак; новость взбудоражила всех нас. Я вышел из океана спустя Бог знает сколько времени и узнал, что к моей компании примкнули осколки Элизабет и что ты никогда… – Его голос снова умолк.

– Никогда – что, папа? – осторожно спросил Салливан, глядя мимо Элизелд, чтобы увидеть через переднее стекло, куда же он едет. – Не прекращал убегать? От воды в океане, Анжелика, – со сдержанной улыбкой пояснил он. – Могу определенно сказать, что я не хотел смотреть назад. «Молил зарю: спеши, закат: скорей» [67] Фрэнсис Томпсон. Гончая небес. Перевод М. Л. Гаспарова. , – помнишь, папа? Из поэмы Фрэнсиса Томпсона. Я вечно пытался… не иметь ничего постоянного, не оставлять после себя ничего, что могло бы прицепиться. Мне всегда не нравилась идея… выбивать что-либо в камне.

– Упс, – неуверенно произнесла Элизелд, – кажется, машина загорелась.

Сквозь щели «торпеды» текли струйки дыма, которые вскоре уже клубились.

– Вот дерьмо, – выругался Салливан. Он выхватил из гнезда прикуриватель и пару секунд, недоуменно моргая, смотрел на воспламенившуюся прилепленную жвачку, затем, удерживая руль свободными пальцами правой руки, левой открыл окно с водительской стороны и вышвырнул горящий предмет на улицу. – Это ведь был прикуриватель для сигарет? – зло спросил он.

Элизелд наклонилась вперед, чтобы рассмотреть все еще дымящееся кольцо на приборной панели.

– Да, – сказала она. – Нет, это прикуриватель для сигар. Погоди-ка, тут написано « Л.-А. УЖ РЕДКО РУКОЮ ОКУРОК ДЕРЖУ – АЛ ». Что за чертовщина?

Салливан отмахнул от лица вонявший карамелью дым и вспомнил жестяную пепельницу, загоревшуюся в среду утром в «Трех обжорах».

– Напомни, чтобы я спросил об этом у Ники.

– Выезжаем на скоростную трассу, – произнесла Элизелд.

«В общем, – подумал Николас Брэдшоу, возвращая так и оставшийся чистым нож в буфетный ящик, – не будет у меня никакого дополнительного срока, не будет у меня второго рождения. Я слышал, как они пели друг другу «Разноцветного клоуна, прозванного Песочным человечком» [68] Первая строчка из песни «In Dreams» Роя Орбисона. , – вряд ли они бы спели ее для меня».