Тим Пауэрс - Последний выдох [litres]

Кути проснулся, оттого что чернокожий мужчина легонько толкнул его в ногу шваброй-щеткой. Мальчик с трудом выпрямился на оранжевом пластиковом стуле, сонным взглядом окинул притихшие хромовые ряды сушилок для одежды и понял, что, кроме чернокожего мужчины, в прачечной больше никого нет. Во время ночного прерывистого сна каждый раз, когда он приоткрывал глаза, в слепящем белом свете прачечной хотя бы пара женщин, обремененных сонными детьми, устало звякали монетами в разменном аппарате и загружали яркую одежду в стиральные машины, но они уже разошлись по домам. В утреннем свете парковка за окном выглядела серой, и в прачечную пока еще не набежали новые клиенты.

– Мама скоро вернется, – автоматически выдал Кути, – ей пришлось вернуться домой за простынями. – Он неоднократно повторял это ночью, когда его будили и спрашивали, в порядке ли он, после чего кивали в ответ и продолжали складывать одежду в пластиковые корзины.

Но утром прием не сработал.

– Мне следовало бы взять с тебя квартплату, – мягко произнес чернокожий мужчина. – Мальчик, солнце уже встало.

Кути соскользнул со стула и достал из кармана куртки новые солнцезащитные очки.

– Извините, мистер.

– Тебе ведь ничего не известно о разрисованной мелом уличной стене?

Прежде чем отвечать ему, Кути надел солнцезащитные очки.

– Нет.

Мужчина немного посмотрел на него и сощурил глаза так, будто улыбается:

– Ну что ж, хорошо, что это не бандитская маркировка наших комптонских-бадлонгских мелких недоумков «Трэй-57» или как они теперь называются. И хорошо, что всего лишь мелом.

Голова Кути словно была набита ватой и пульсировала.

– Рисунки все еще на стене?

– Я их только что смыл. – Он снова изобразил кривое подобие улыбки. – О чем и хотел сообщить тебе. – Кути начал было потягиваться, но тут же опомнился и опустил правую руку, ощутив жгучую боль от запротестовавшего пореза над ребром.

– Хорошо, спасибо.

Он похромал по белому линолеуму, огибая вешалки на колесиках, к выходу, вышел на улицу через стеклянные двери и тут же затосковал по тяжелому, насыщенному стиральным порошком воздуху прачечной, потому что утренний ветер был холодным, с резким запахом старых отсыревших монет на дне липких мусорных баков.

Полупинтовая бутылка рома «Бакарди» крепостью 75,5 % обошлась ему вчера в шестнадцать долларов: шесть за бутылку и десять пришлось отдать женщине, которая купила ему ром. Судя по нескладной фигуре и игривым манерам, она была всего несколькими годами старше Кути, но за помадой, подводкой для глаз и не портящими ее внешности язвочками, которые походили на подростковые прыщи, было видно, что ее загорелая кожа испещрена морщинами, словно рассохшаяся на солнце глина. Эдисон заставил Кути разорвать десятидолларовую купюру на две части, чтобы до покупки рома дать женщине всего лишь одну часть. Он со смехом сказал, что таким образом она становится его законтрактованным работником, но ни Кути, ни она сама не поняли, что он имел в виду. Когда она принесла покупку, он без слов отдал ей вторую половину десятки.

Эдисон с помощью Кути уже купил рулон лейкопластыря, упаковку с пластырем-бабочкой и еще одну со стерильными повязками с неприлипающими тампонами и, устроившись под поздним послеобеденным солнцем за изгородью в переулке Вермонта, задрал рубашку Кути, чтобы осмотреть рану, из которой продолжала сочиться кровь, хоть Кути и почти безостановочно зажимал ее кулаком или локтем с того самого момента, как полчаса назад они сбежали из грузовика компании «Южная Калифорния – Эдисон».

V-образный порез был больше подушечки большого пальца, и Кути захныкал, когда Эдисон стал протирать его смоченным в роме стерильным тампоном, поэтому Эдисон заставил Кути сделать большой глоток рома. Вкус оказался необычным, – чего-то подобного Кути ожидал бы от проявителя пленки или антифриза, – только показалось, будто голова распухла и наполнилась звоном, что отвлекло его от болевых ощущений, пока Эдисон тщательно очищал порез, после чего подсушил края раны, свел их вместе и зафиксировал в таком положении прямоугольными пластырями.

Покончив с этими процедурами, Эдисон тоже сделал глоток рома. Кути с трудом вышел из-за забора и поплелся по тротуару. Ему казалось, будто он идет по корабельной палубе, и Эдисон зарулил его в такерию , чтобы поесть энчилад с мексиканской сальсой и выпить несколько стаканов «коки». От этого Кути протрезвел, но его клонило в сон, и они нашли себе прачечную, украдкой пометили ее наружную стену и заснули на стульчике внутри. Сон длился всю ночь, с некоторыми перерывами.

Он поежился от утренней прохлады и засунул руки в карманы. К этому времени он уже точно должен был протрезветь, но асфальт по-прежнему не выглядел надежно пришвартованным.

Он почувствовал, как у него сам по себе открылся рот, и он устало попытался заставить себя закрыть его, чтобы не разразиться безумной тирадой, но Эдисон лишь угрюмо спросил:

– Где мы сейчас?

– Идем по Западной, – тихо ответил Кути, хоть других пешеходов вокруг и не было. – Ищем автобус, на котором можно доехать до берега.

– Сегодня у меня по плану окончательное прощание с телом? Почему мы вышли так рано? Здесь холодно. В прачечной было тепло.

Каждый произнесенный слог давался с трудом, и Кути хотел, чтобы Эдисон говорил поменьше.

– Мел со стены уже смыли, – сипло ответил он. Слева от него грохотали машины, а сам он говорил тихо, но знал, что Эдисон его слышит.

– Ага! Ну, значит, ты сделал все правильно. – Рот Кути открылся так широко, что холодный воздух проник до самых дальних зубов, и мальчик испугался, что Эдисон заорет что-нибудь работающим ранним пташкам, которые уже, должно быть, заполонили теневые налоговые офисы и закрытые магазинчики с прокатом видеокассет, но он только зевнул до хруста челюстей. – Мне не стоит оставаться здесь в столь взбудораженном состоянии. Компасы меня найдут. Пойду-ка еще посплю. Позови меня, если тебе… эй!

Кути споткнулся о высокий бордюр и упал на колени.

– В чем дело? – очень громко спросил Эдисон. Кути ухватился за последний звук «о» и растянул его до завывания.

– Говори поменьше, – произнес он горько. – Я не могу дышать, когда ты говоришь. – Кути шмыгнул носом. – Прошлой ночью нам не удалось поспать ни одного часа без перерыва, нас постоянно будили и что-то спрашивали, вопили дети или падали детские бутылочки. – Он попытался встать, но ткнулся лбом в асфальт. – Я все еще ощущаю вкус энчилады, – прошептал он расплывающимся трещинам асфальта. – И рома.