Павел Корнев - Ревенант [СИ litres]

– И все же есть в этом нечто странное… – пробормотала она.

Мы ее замечание проигнорировали, поскольку с улицы зашел Франсуа де Риш. Он с интересом огляделся и сообщил:

– Мои люди прошлись по окрестным домам, никто ничего не видел и не слышал.

– Этого бедолагу, должно быть, опоили. Надо проверить ближайшие кабаки, – приказал Рыбак. – А еще следует узнать обо всех проживающих в округе хирургах и школярах-медиках. Возможно, кто-то припозднился и задержался у друзей, снял комнату или заночевал в таверне. Через соседние ворота никого подозрительного ночью не пропускали, это сужает круг подозреваемых.

– Не все так однозначно, – хмыкнул Блондин и позвал нас за собой: – Идемте, сеньоры! Мне есть что вам показать.

Мы покинули склад, обогнули его и подошли к дощатому забору соседнего дома. Франсуа хозяйским движением распахнул лязгнувшую сорванным засовом калитку и запустил нас на задний двор. За черным ходом в дом, между дровяным сараем и поилкой для лошадей обнаружилась арка. Когда-то ее заложили кирпичной кладкой, но та частично обвалилась, и дыру заколотили досками. Сейчас большинство их валялось на земле, и в образовавшееся отверстие вполне мог пролезть человек; мы так и поступили. На той стороне обнаружился узкий проход между почти смыкавшимися стенами, он привел нас к спуску в подвал, а оттуда удалось попасть в небольшой двор-колодец, где между окнами тянулись бельевые веревки.

Франсуа направился к очередной арке и толчком распахнул створку ворот, выпуская нас на тихую улочку.

– Вуаля! – улыбнулся Блондин. – Мы в Старых кварталах!

– Дерьмо! – выругался Мориц Прантл. – Это все меняет. Это меняет решительно все…

К нашему возвращению на складе оказалось не протолкнуться от людей Рыбака, которые с дотошностью муравьев производили осмотр и составляли опись улик. Сразу несколько человек переносили на бумагу надписи, по возможности стараясь сохранить особенности начертания букв. Все суетились, даже невесть что забывший внутри Уве. Одна лишь Сурьма так и стояла перед кровавым пятном на стене.

– Ничего странного не замечаете? – спросила она у нас, не дождалась никаких предположений на этот счет и повела пальцем по контуру бурой кляксы. – Не напоминает очертания Риера?

– Теперь, когда ты сказала… – задумчиво протянул Мориц Прантл. – Да, некоторое сходство с картой имеется. И о чем это говорит?

– Здесь заложено место грядущего ритуала. Уверена в этом! – заявила Сурьма. – Если присмотреться, видно, что края подтирали и форма пятна не случайна. Остается только понять, какой из сгустков крови был воспринят как знак свыше…

Я в подобных толкованиях силен не был и потому начал разглядывать надписи и символы на стенах, нисколько не смущаясь тем, что перекрываю обзор рисовальщикам. Почти сразу мое внимание привлекло изображение незнакомой птицы. Нечто подобное присутствовало и на реконструкции места первого ритуала, но там с подачи не слишком искусного художника изображение больше напоминало раскинувшего крылья безголового орла. В оригинале же присутствовала явственная округлость тела, а куцый хвост лишь наметили двумя небрежными дугами.

– Что это за птица? – поинтересовался я, указав на рисунок.

Лицо Сурьмы исказилось, словно треснула фарфоровая тарелка, и отнюдь не сразу удалось понять, что так выглядит ее улыбка.

– Это не птица, а жук, – поправила меня эксперт. – Скарабей.

– А похоже на птицу! – не согласился Франсуа.

– Таково символичное изображение скарабея, неразрывно связанного с культом поклонения солнцу в Полуденной империи, – просветила нас Сурьма, и у меня в голове будто что-то щелкнуло.

Всплыла в памяти похвальба застигнутого в подземелье Рауфмельхайтена чернокнижника, и я произнес вслух:

– Ложа Скарабея!

– При чем здесь это? – удивился Мориц Прантл, которому озвученное название оказалось, как видно, знакомо.

– Что ты знаешь о них? – ответил я вопросом на вопрос.

Магистр-расследующий воззрился на меня с откровенным недоумением, но все же соизволил поделиться сведениями.

– Некая условно тайная ложа богатеньких лоботрясов на манер университетских сообществ. Столичное объединение, если так можно выразиться, золотой молодежи. Поговаривают, будто туда вхож сам кронпринц Иоганн. В любом случае на основании столь сомнительной улики их к этому делу не привязать. К тому же едва ли хоть кто-то из этих бездельников когда-нибудь выбирался в провинцию.

– Фальберт… Фальберт… Фальберт… – защелкал я пальцами, пытаясь припомнить фамилию чернокнижника. – Фальберт Бинштайнер!

– Мне это имя ничего не говорит, – покачал головой Рыбак.

– Он назвался магистром ложи Скарабея, а фибула его плаща имела сходство с этим жуком. Более того – некоторое время Бинштайнер проживал в Риере и завел знакомство с местными школярами. У него был приятель из числа медиков.

– О-о-о! – протянул Морис Прантл. – И как нам побеседовать с этим сеньором Бинштайнером?

– Немного зная Ренегата, – хохотнул Блондин, – могу предположить, что для этого понадобится медиум!

Я развел руками.

– Боюсь, это так, Мориц. Но! Его подельника-школяра должны судить в Рауфмельхайтене, он точно не откажется смягчить свою участь. Зовут этого юного живодера Полди Харт. Задержан по обвинению в человеческом жертвоприношении, но, если повезет с защитником, осудят за простое убийство.

Рыбак задумчиво нахмурился, затем с нескрываемым сомнением сказал:

– Стоит попробовать, раз уж нет других зацепок.

– Тогда позволь откланяться, – отсалютовал я на прощанье и окликнул слугу: – Уве, мы уходим!

От запаха мертвечины меня уже начинало мутить, а жужжание мух подсознательно воспринималось гулом осиного улья, так что задерживаться на месте преступления без веской на то причины не хотелось. А вот двинувшемуся было за мной Блондину покинуть склад не удалось: магистр-расследующий немедленно его остановил и велел никуда не отлучаться на случай, если возникнет срочная потребность произвести аресты. Франсуа такому повороту нисколько не порадовался, но оспаривать распоряжение главы следственной группы все же не стал.

На улице я с наслаждением набрал полную грудь свежего воздуха, прямиком через лужу прошлепал к лошади и взобрался в седло. Маэстро Салазар, хмурый и злой со вчерашнего перепоя, пристально глянул на меня и сказал:

– Полнолуние близко.

– И что с того? – спросил я, будто не понял, к чему клонит бретер.

– И ты обещал мне бутылку вина!

– Микаэль! – страдальчески поморщился я. – Отсюда до табора ближе, чем до «Южного склона»!

Но маэстро Салазар оказался непоколебим.

– Если не завернем в винную лавку, кого-нибудь точно зарежу, – прямо заявил он.