Екатерина Лесина - Ловец бабочек

- Столп столпа.

- Именно… его торговые связи, его репутация крайне важны… там ему доверяют. И здесь. Таких людей немного. Ко всему… Хольм – это место такое… весьма специфическое… и товары оттуда пойдут тоже особого толка. И велико будет искушение перевезти что-нибудь этакое… совсем уж запрещенное…

- Значит, есть не совсем запрещенное?

- А то как же… вот, скажем, любовные зелья. Они-то, конечно, малопользительны, но и опасности особой от них нет. Или еще для мужской силы, или для роста волос… иногда их алхимики работают получше наших. Мелкие проклятья там… или травки кой-какие, которые тут не растут. Оно, конечно, не совсем, чтобы безвредно, но по сравнению с иною пакостью, которая там в ходу, мелочь… пустячок-с…

…крылья засвербели, напоминая, как недавно еще этакий пустячок едва Себастьяна до храма не довел. И ведь, паскудство какое, не пожалуешься – засмеют-с.

- Так все равно ведь возят, - возразил Себастьян.

- Возят-с, это да…

На подворьи панны Гжижмовской было тихо. Стояли обындевевшие вербы, только тонкие, что хлысты, ветви их шевелились, будто живые.

В окнах темень.

Тишь вокруг.

И кровать холодна. От панны Гжижмовской грелки в постель не дождешься. Она эти грелки вовсе баловством полагает. Хорошо, если дом вовсе протоплен, а то пуховое одеяло – пуховым одеялом, но к утру пятки обмерзнут.

- Но тут какая проблема… не перевезти запрещенное, а достать. Или думаете, в Хольме так просто купить по-настоящему смертельное проклятье? Или кровь Бога?

- Что?

- Это одна субстанция, крайне, к слову, поганого происхождения, обладает удивительной способностью во много раз усиливать чары. Любые чары. А получают ее из крови, только не бога, но человеческой… живого человека. Процедура крайне болезненная. И смертельная для донора. С кровью вытягивают и жизненную силу, и саму душу… хотя про душу наши ведьмаки не уверены. Так вот, сами понимаете, этакая субстанция хольмцам самим нужна. Все ж процесс долгий, муторный… ее не продадут всякому желающему, какие бы деньги он ни предлагал. Да и переправить… от Крови этой фон такой, что вся нежить Проклятых земель сбежится, и нюхачи без надобности будут… но если организуется надежный канал переправки…

- Зачем?

- Что? Кровь зачем? Затем, скажем, что дружба дружбой, но… если получится, дружа, нас ослабить, Хольм своего не упустит. Резентура у него имеется. А там… один вдруг скончался… другой приболел… третий, напротив, переменил взгляды. Оно ведь у каждого родня имеется, а когда родня эта смертельно болеет, особенно детки, и шанс появляется неплохой от этой болезни избавить… с Кровью многое можно. А ведь есть еще Серая пыль… или вот Блаженница… или… многое есть, да… и пусть себе будет дальше, но там… в Хольме.

Тишина.

И вербы поскрипывают, будто поторапливают. На крыльях вода подмерзает, сковывает их ледяным панцирем. Еще немного и сам Себастьян статуею станет.

- Грузы будут досматриваться досконально, это да… но вы же понимаете, что умеючи многое припрятать можно. А кто умеет, как не купец? И вот Порфирий Витюльдович – человек особого склада. Он точно знает, что можно и провезти, а с чем связываться не стоит…

- Думаете, поэтому его сестру и…

…это объяснило бы многое.

…в городе изрядно девиц, а выбрали приезжую. И не просто выбрали. Выманили из дому, задурили голову… убили…

- Мы не собираемся вам указывать, что и как делать, но… прошу все ж разглядеть и такую возможность.

- Разгляжу, - пообещал Себастьян. – Всенепременно разгляжу…

…сим вечером панне Ошуйской не спалось. Нет, ей вовсе не спалось вечерами, как она сама полагала в силу тонкости душевной организации. Натура трепетная и возвышенная – пан Ошуйский однажды имел неосторожность с сим утверждением не согласиться, за что и был жестоко бит свежим выпуском «Охальника» - приходила в волнение от всяких мелочей, будь то сплетни, неудачно выбранное платье или вот перемена погоды.

- Мне дурно, - возвестила панна Ошуйская, манерно вытягиваясь на софе. И ручку за голову запрокинула, как сие в журнале дамском советовали, дабы поза не выглядела застывшею, но обрела драму.

Драму пан Ошуйский не оценил.

Газетку свою найскучнейшего складу – что может быть интересного в «Сельскохозяйственном вестнике» - припустил и осведомился:

- За доктором послать?

- Ах… что он может…

…доктора панна Ошуйская тоже недолюбливала за душевную черствость и подслушанный некогда разговор, в коим сей, с позволения сказать, специалист настоятельно советовал пану Ошуйскому не маяться глупостями и не отнимать время у людей занятых, но купить хорошее успокоительное.

А еще лучше найти для супруги дело.

Пусть тоже занятою будет.

Дело у панны Ошуйской и без того имелось – она собирала бутылочки от духов. И может, кто-нибудь – человек, несомненно, черствый, как муж, - сочтет это дело глупостью, но разве может быть иное, более подходящее для благородной дамы занятие?

Вторым увлечением, которое супруг вовсе уж не одобрял, был «Охальник».

Там-то, по твердому убеждению панны Ошуйской, писали правду и одну лишь правду, тогда как прочие газеты, притворяясь серьезными, скрывали от простого народа истинное положение дел. Да и писали-то презабавно, с немалою душой. И раз так, чего уж кривиться?

А вестники всякие…

Они для людей зачерствелых. Прагматичных.

- Душа болит, - ручка затекла, и панна Ошуйская поменяла левую на правую. Поерзала, укладываясь с большим изяществом. И кликнула горничную. – Брунька, неси компрессу…

Компрессы с ароматическим уксусом должны были свидетельствовать о глубоком страдании, но муж, сволочь этакая, вместо того, чтобы газетенку свою отбросить и пасть на колени пред супругою, взять трепещущую длань его в свои руки и голосом, срывающимся от волнения, говорить всякие славные слова, лишь выше газетенку поднял.

- Брунька! – крик панны Ошуйской разнесся по дому. – Поди прочь…

И девка убралась.

Она, за пять лет службы, попривыкла к капризам боярыни и относилась к ним с воистину философским спокойствием. Благо, пан Ошуйский сие ценил и платил соответственно. Немного полежав, панна Ошуйская все ж изволила подняться: позы изящественные требовали, как выяснилось, немалого телесного напряжения. Оглядевшись – в гостиной было тепло и уютно – она нашла новый повод для волнения. Кот, некогда подаренный ею подругой как породистый, но выросший самым обыкновенным, разве что необыкновенных размеров, вновь куда-то подевался. Будучи скотиною на редкость ленивой, меланхоличного складу характеру – что весьма роднило его с паном Ошуйским – кот холодные дни предпочитал проводить у камина. А ныне бархатная подушечка, на которой он леживал с видом, преисполненным презрения к прочим обитателям дома, была пуста.