Екатерина Лесина - Ловец бабочек

- Ты что же, - голос Харольда перешел в шипение. – Хочешь сказать, что мы факты подтасовываем…

Говорить Катарине уже ничего не хотелось.

- Или что в суде, будь оно так, не разберутся… - прямой взгляд.

Злой.

Ненавидящий даже. И это не понятно. Что она, Катарина, сделала, чтобы ее ненавидеть? Но у нее хватило сил выдержать. И улыбнуться даже.

- Конечно, - совершенно спокойным тоном ответила она. – В суде разберутся…

…если захотят разбираться.

…ведь у них тоже конец квартала и отчетность, которую испортит незакрытое дело…

- Но, - Катарина сделала последнюю попытку. – Вы ведь понимаете, что он снова убьет.

- Кто? Хальвар? – Харольд оскалился. – Не убьет, девочка, не убьет…

И ладонь тяжелая легла на плечо Катарины.

Раскрылась.

Обняла горло. И показалось, что вот сейчас Харольд сожмет пальцы и…

- Иди, - Харольд резко убрал руку. – Иди и забудь всю ту ересь, которую ты тут несла. А то уволю по статье и…

И он обессиленно махнул рукой.

Катарина вышла.

И выбежала.

И спускалась бегом, держась за шею, на которой, чудилось, остался след от этого прикосновения. И она задыхалась, что от бега, что от слез, на которые не имела права. И уже внизу, в пролете между первым и вторым этажами, обессиленная, прижалась к стене.

Сползла по стене.

Забилась в угол и там сидела, не плача, лишь прикусив кулак до крови… боль отрезвляла. Помогала собраться… и думать… думать…

…если не хочет полиция, то…

- Я написала доклад, - Катарина говорила, глядя в глаза князя.

Ровный голос.

Факты и только факты.

Эмоции мешают мыслить здраво.

- Изложила свою теорию… и по этому делу тоже… не особо надеялась на что-то, но… просто сидеть не могла. Отправила. В тот же вечер хальвар повесился в камере.

…ее вызвали.

…отстранили приказом, но все равно вызвали. И Харольд, который самолично спустился вниз, указал на дверь.

- Что это есть, как не признание вины?

В коридоре свет яркий, а вот в камере лампочка тусклая, мигает ко всему. И Катарина как-то слишком долго не может приспособиться к этому желтому нервному свету. Она щурится.

И подмечает мелочи.

Расшитые бисером ботинки.

Не ботинки даже, хальвары шили обувь из шкур, мехом внутрь, и получалась та мягкой, какой-то неряшливой с виду. А может, эта неряшливость происходила от старости? Стоптанная пара.

Чиненная не единожды.

И краски поблекли. И бисер осыпался. Но все равно ботинки или как там их правильно называть, пережили своего хозяина.

…плащ, аккуратно свернутый, положенный на край нар.

И пояс, перекинутый через старый крюк. И неуместная мысль, что крюк этот давно следовало бы спилить, и наверняка, если поискать, в архивах найдется пара-другая распоряжений, только…

…кому это надо?

- Хальвары не уходят из жизни сами, - Катарина вынырнула из тех воспоминаний, от которых и сейчас становилось жутко. – Что бы ни случилось. Они верят, будто жизнь им воздает по заслугам, и если послала болезнь, то или наказанием, или испытанием. Они умирают, чтобы перерождаться вновь и вновь.

Князь слушал, больше не отвлекаясь на буфетчицу, которую подобное равнодушие, кажется, несколько огорчило. Во всяком случае, она устроилась за прилавком, полуприлегла, обративши в сторону князя не только напудренное аккуратное личико, но и декольте…

…разве можно вести себя так?

…и раньше Катарину это веселило. Хелег тоже нравился женщинам и буфетчицам, и симпатичным продавщицам, которые еще не утратили охотничьего азарта, и другим, встречавшимся во множестве на пути его. Катарину веселили, что улыбки, что многозначительные взгляды, что вот такие вполне однозначные намеки. А теперь ей хотелось сделать что-то… в высшей степени неразумное.

- Вы хорошо их знаете?

- У нас в городе жила женщина. Хальварка… тетушка моя ее не любила очень. А так получилось, что… тот человек, который меня всему научил, к хальварке переехал. На квартиру. Сначала на квартиру, а потом… не важно. Главное, она мне много рассказывала о своем племени. Она ушла, и ее не стали останавливать. Они считают, что каждый человек свободен в своем выборе. А еще, что жизнь священна… и даже животных убивают специально выбранные люди. Этим людям нельзя молиться вместе со всеми. И садиться за один стол с другими… и редко кто согласиться отдать в такую семью дочь, и сына не возьмут… она потому и ушла, что родилась среди неприкасаемых. Она решила, что не желает повторять судьбу матери… ей повезло. Она встретила хорошего человека. Вышла замуж.

Катарине вспомнилась Амнави Хашури, такая тихая, немногословная, тенью скользящая по дому, словно боящаяся привлечь ненужное внимание. И запах ее, сладковатый, пряный, и странные блюда, которые она готовила на махонькой кухне, и песни гортанные на незнакомом языке.

И рассказы, в которых было столько сказочного.

- Тот хальвар никогда не убил бы девушку. И уж точно не стал бы убивать себя. Самоубийцы тоже перерождаются, но… даже не в отверженных, нет… они становятся скорпионами. И жабами. И… другими животными, которых хальвары полагали нечистыми. Понимаете?

Князь кивнул.

- Вы думаете…

- Я не хочу думать, - она встала. – Нам пора бы идти… если вы и вправду хотите взглянуть на тело.

Она и так сказала больше, чем хотела.

Хальвар повесился.

Точка.

А остальное… зачем? Ведь он не дурак, он додумал остальное.

Камера.

Управление.

Посторонних внизу не бывает. И значит, все что сделано, сделано руками своих же, тех, кого Катарина встречает ежедневно. И пусть нет у нее симпатии к коллегам, что взаимно, но все-таки… одно дело недолюбливать, а другое – думать, кто же из них решился повесить невинного человека.

Харольд, испугавшийся, что Катарина со своими вопросами к судейским полезет?

Или Баранчиков?

Или…

…хальвар, пусть и сумасшедший, но видел… и может быть, не только Кричковца… видел того, другого, который включился в игру…

Панна Белялинска пудрилась.

И действо сие было преисполнено немалой торжественности. Вот она пробежалась пальчиками по коробкам с пудрой, средь которых была и прозрачная рисовая, наилучшего качества, и с жемчужною пылью, придававшей коже сияние, и с вытяжкою крапивною, что было пользительно…

Вот остановившись в выборе, подвинула баночку.

Ловко отвернула крышечку.

Подняла облако пуховки, поднесла к губам, дунула…

- Дорогая, может все-таки… - пан Белялинский, в последние дни ведший себя препохвальнейшим образом – не пил и на глаза жене старался не попадаться – подал-таки голос.