А. Риддл - Пандемия [litres]

Сделка совершилась на следующий день. После удержания налогов и сборов он стал богаче на четыреста с лишним тысяч долларов.

Десмонд вернулся в офис Уоллеса.

– Подготовьте для меня несколько новых соглашений личного свойства.

Он объяснил юристу свой замысел.

– Ей придется их подписать, Десмонд.

– Знаю. Она не откажется.

– Вы очень умный молодой человек, но, по-моему, вы совершенно не знаете женщин.

Составление завещания оказалось наиболее простым делом. Следуя классическому примеру Орвиля, он написал: «Все свое имущество я завещаю Пейтон Аделаиде Шоу». Кроме того, он подготовил договор уступки в пользу Пейтон половины опционов и ценных бумаг, которыми владел.

Вечером того дня, когда произошло первичное размещение акций, он пригласил Пейтон на ужин. И после десерта показал ей завещание, что, к его удивлению, девушку напугало.

– Я просто хотел о тебе позаботиться, если со мной что-нибудь случится. Вдруг я упаду и не встану? Или меня собьет машина?

– Не надо так говорить, Десмонд.

– Но ведь это правда. Ты – все, что у меня есть, Пейтон. У меня нет ближе человека, чем ты.

– Ты называешь меня близким человеком? И не более? – Она залпом допила вино.

Разговор свернул на зыбкую почву. Он-то надеялся, что Пейтон обрадуется.

Когда они вернулись к ней домой, Десмонд показал договор уступки половины опционов и акций.

– Так будет справедливо. Ты спасла меня, отговорив вкладывать все деньги в xTV. Свела меня с первыми людьми, у которых я купил опционы. С тех пор как я переехал в Калифорнию, ты единственная всегда была рядом. После банкротства xTV ты не дала помереть мне с голоду. Оставалась моим партнером все это время, так что половина причитается тебе по праву.

Пейтон прорвало:

– Партнером?! Вот мы, значит, кто? Деловые партнеры? Занятые общим бизнесом? И ничего более?

– Нет, Пейтон…

– Тогда кто мы?

– Что ты от меня хочешь?

– Ты прекрасно понимаешь, чего я хочу.

Да, он понимал. Дело было не в опционах и акциях, а в трех словах, которые Десмонд был не способен выговорить. Через несколько месяцев, проведенных вместе, Пейтон тоже перестала ими пользоваться, хотя, если бы понадобилось, могла легко снова произнести их вслух. Это тоже ранило душу Десмонда.

– Пожалуйста, подпиши.

– Уходи отсюда!

– Пейтон!

– Ты не ослышался. И прихвати с собой свои… юридические писульки.

Пейтон не отвечала на почтовые сообщения и телефонные звонки две недели. Они показались Десмонду самыми длинными в жизни.

На работе тоже возникли неприятности. У SciNet практически закончились деньги. Было принято решение, идущее вразрез с логикой, – выйти на биржу. В случае успешного первичного размещения акций компания могла привлечь более пятидесяти миллионов капитала. В таком случае Десмонд стал бы по-настоящему богатым.

Он с удивлением наблюдал, как бухгалтерия приукрашивает показатели. От него непрерывно требовали все новых отчетов, после чего цифры перекраивали для подготовки к выходу на большую арену. Рекламную брошюру начинили массой оговорок и хитрых слов о бизнес-риске и факторах вне контроля компании. Однако в эти дебри инвесторы не лезли. Они обращали внимание лишь на графики и проекции, обещающие быстрый рост, да читали характеристику компании как источника ожидаемых крупных прибылей.

В SciNet воцарилась тишина, все ждали. Каждый сотрудник сидел как на иголках. Десмонду положение напоминало боевую подводную лодку, окруженную минами: весь экипаж притих, затаив дыхание, ожидая, что сейчас будет – бабахнет, и мы потонем или вырвемся на волю героями?

Десмонд каждый день слал Пейтон новые сообщения.

Не получив ответа, он стал дежурить у дверей ее дома. Сперва опасался, что соседи вызовут полицию, но, очевидно, они поняли, что происходит. На него поглядывали с сочувствием. Кто-то даже пожелал ему удачи.

Когда Пейтон утром открыла дверь, она попыталась захлопнуть ее перед носом Десмонда.

– Я хочу лишь поговорить. Ну, пожалуйста!

– Говори. Я тебя выслушаю.

Пейтон остановилась посреди гостиной, уперев руки в бока.

– Я хочу, чтобы ты посмотрела на все с моей стороны.

Фигура посреди комнаты напоминала статую.

– В моей душе что-то надломилось. Очень глубоко, в том месте, о котором я не подозревал, пока не встретил тебя. Раньше в нем не было нужды, потому что всех, кто меня любил, оторвало от меня прежде, чем я успел сам их по-настоящему полюбить. На моих глазах заживо сгорела вся моя семья. Меня вырастил один из самых злобных типов, с кем я когда-либо сталкивался. Он меня не любил – или был не способен, или не умел показать. Я с детства не знал, что такое любовь. Я никогда ее прежде не испытывал, пока не встретил тебя. Я не знаю, что положено делать и как себя чувствовать в этом состоянии, потому что все это для меня в новинку. Ты для меня дороже всего на свете. Ты – вся моя жизнь, Пейтон. Но ты должна понять, что я не цельная личность. Я не тот, кем ты хочешь меня видеть.

По лицу девушки потекли слезы, она обняла Десмонда и сильно прижала к себе. Он почувствовал, как напряжение уходит из ее тела, наступает освобождение. Пустоту мгновенно заполнил отчаянный голод близости. Тело Десмонда откликнулось. Тело Пейтон тоже. Он провел руками по фигуре подруги. Понадобилась всего пара секунд, чтобы сбросить одежду и, пятясь, войти в спальню, покрывая друг друга влажными, жадными поцелуями.

Они потеряли счет времени. Пейтон не заикнулась про занятия, Десмонд – о работе. Его сотовый то и дело трезвонил в гостиной. Он игнорировал звонки – пусть хоть конец света наступит.

Израсходовав себя, они лежали в постели и смотрели в потолок, как в первую ночь.

– Мне показалось, что ты хочешь меня оттолкнуть, – мягким, едва слышным шепотом сказала Пейтон.

Десмонд ничего не понял. Он оперся на локоть.

Пейтон, все еще глядя в потолок, продолжала:

– Я рассудила: ты получил, что хотел – деньги, акции, богатство. Решил отдать мне мою долю, чтобы уйти с чистой совестью.

Юрист был прав: Десмонд плохо разбирался в женщинах.

– И в мыслях не было! Я просто хотел позаботиться о тебе на все случаи жизни, что бы со мной или с нами ни случилось. Извини, если я сделал тебе больно.

Его страшила мысль, что он, возможно, еще не раз причинит Пейтон страдания, что нынешняя ошибка – лишь первая в череде многих других.

– Я не покривил душой, когда назвал себя «не цельной личностью». Ты хочешь, чтобы я был как твои друзья, как те супружеские пары, к кому мы ходили в гости, стал «нормальным».

– Позволь мне самой судить о том, чего я хочу. Мне нет дела до нормальности. Кроме того, позволь заверить, Дез, на свете нет по-настоящему нормальных людей. Все до определенной степени лишь притворяются ими. Особенно в здешних местах. А копни поглубже, наткнешься на фрика.