Роберт Беннет - Город чудес [litres]

Ужасное чудо в этом камне не было готово к такому – когда Колкан его сотворил, он в силу полного неведения не сказал чуду, как поступить, если смертный на самом деле пройдет испытание. Поэтому чудо, маленькое и простое, сделало предположение: существо, которое его только что победило, вероятно, и есть не кто иной, как сам Колкан. И оно изменилось: оно перешло к тебе, думая, что ты его творец. И с той поры оно связано с тобой, поклоняется тебе, дарует тебе много всякого и искажает твою реальность. А также само меняется в свой черед.

Она садится и, резко протянув руку к Сигруду, хватает его за левую ладонь. Дрейлинг, будучи намного крупнее этой старухи, понимает, что не может сопротивляться ее силе.

Она указывает на его ладонь.

– Видишь? Ты вот это видишь? – Он не понимает, на что Олвос указывает, но она продолжает говорить: – Наказание. Порицание. Отчаяние. И через них – сила. Это чудо берет боль, которую испытывает его носитель, и преобразует в яростный, отчаянный, праведный гнев. Механизм ужасного возмездия. Но ты уже знал об этом, не так ли?

Сигруд сидит на бревне, сгорбившись. Тепло костра превратилось в далекое воспоминание.

Котелок с чаем начинает закипать. Олвос тянется к нему, снимает с крючка и ставит на бревно рядом с собой.

– Сигруд йе Харквальдссон, ты человек, который принял свои мучения очень близко к сердцу, – говорит она. – Ты веришь где-то в глубине души, что такая боль дарует тебе силу – возможно, достаточную для того, чтобы нести миру грубое правосудие, возмездие за все обиды, которые тебе причинили. Из страдания происходит мощь. И чудо, что рабски тебе поклоняется, утоляет эту жажду страданий всеми доступными способами. Оно изо всех сил пытается дать тебе то, чего ты хочешь. Чудо ничему не позволит в это вмешаться: ни смерти, ни возрасту, ни божественной силе как таковой. Чудо, как ревнивая любовница, не позволяет никому к тебе прикасаться – и ты ему в этом потворствуешь.

– Ты лжешь, – тихо говорит Сигруд.

– Да неужели? Сколько раз ты был тяжело ранен, но выздоровел? Сколько раз за всю свою жизнь бежал от цивилизации? Сколько раз за свою карьеру вместе с Шарой прятался и уходил от всех, дрейфуя у краев общества? И почему ты разбираешься в том, как делать множество разных мерзостей, лучше кого бы то ни было из живущих? – Она горько улыбается. – Я знаю. Это потому что все остальные умерли, так и не успев научиться. Может, это удача, что Шара нашла тебя, а может, судьба. Работая с нею, ты применил свое темное благословение к достижению в каком-то смысле благих целей. Оно сделало тебя безупречным оперативником. У таких людей очень короткие жизни – но ты исключение, конечно. И какую жуткую цену приходится платить. Ты выживаешь, но не знаешь надежды. Только муку.

– Оно… оно переписывает реальность, – тихо говорит он, – чтобы наказывать меня?

– Да. Такова его природа. Оно думает, что ты этого хочешь. В глубине души, Сигруд йе Харквальдссон, ты считаешь себя ужасным и одновременно чистым в своем отчаянии. Ты веришь, что отражаешь жестокость этого мира, и думаешь, что это справедливо. Это темное благословение попросту дает тебе горючее, которого ты желаешь.

Наступает долгое молчание.

– Так значит… моя дочь, Сигню… Ее смерть… – он смотрит на Олвос, дрожа. – Она была естественной? Или еще одним наказанием?

Олвос молчит. Потом наконец бормочет:

– Мне… трудно это увидеть. Чудо частенько подталкивает реальность очень, очень исподволь. А в Вуртьястане было чересчур много живых и бурных божественных течений. Но ты ведь чувствуешь это как наказание, верно? Ты так чувствуешь, потому что ты человек, который совершил столько неправильных поступков – и было справедливо, чтобы ты потерял лучшее из всего, что произвел на этот свет. Не так ли?

Сигруд встает. Он слишком зол, чтобы проделать трюк с мечом, так что взамен достает нож. Он держит его прямо над левым запястьем, которое протягивает над огнем.

– Я… я его отрежу! – рычит он. – Я его отрежу, и дело с концом!

Олвос пожимает плечами.

– Ну так вперед.

Сигруд опускает нож. Он скрипит зубами, готовясь к тому, когда лезвие вонзится в плоть, начнет вгрызаться в кость, – но колеблется.

– Ты не сможешь, – говорит Олвос. – От чуда таким способом не избавиться.

Сигруд закрывает зрячий глаз, плача.

– Я это сделаю. Сделаю! Я сделаю!

– Нет, – говорит она. – Эту проблему не решить, искалечив плоть. Ты существо постоянной войны, Сигруд. Ты превратил в оружие свою скорбь. Ты много, много лет ужасным образом использовал это оружие. Лишь когда ты его отложишь, чудо тебя отпустит. Лишь тогда ты обретешь шанс на свободу. Свободу жить и умереть, как обычный смертный человек.

Сигруд склоняет голову и опускает нож.

– Значит, до той поры… я обречен жить и страдать.

– Возможно. Тебя очень трудно убить, Сигруд. Ты можешь вынести чудовищные муки. Но ты не бессмертен. Если ты, скажем, прыгнешь со скалы или получишь пулю в череп, сомневаюсь, что чудо сумеет тебя спасти. И настоящее Божество смогло бы тебя убить, если бы в самом деле захотело. Я, к примеру, могу. Но не стану. Я очень стараюсь не вмешиваться в такие вещи. Теперь это неблагоразумно.

– Ты можешь изъять чудо? – спрашивает он.

Олвос бросает на него внимательный взгляд.

– Могла бы.

– Тогда… ты сделаешь это?

Она поднимает свой котелок с чаем и делает большой шумный глоток.

– Я ведь только что сказала, почему не стану этого делать. Потому что мое вмешательство неблагоразумно.

– Не… неблагоразумно? – повторяет Сигруд. – Неблагоразумно?! Но ведь это проклятие рушит мою жизнь, уничтожает меня! И ты мне не поможешь, не спасешь?

– Нет, – твердо отвечает она. – Я этого не сделаю. Ты просишь меня об очень опасной вещи, Сигруд. Для меня применить мою божественную волю – не пустяк. От этого я сделаюсь уязвимой для ряда смертных влияний. Когда я вмешиваюсь в мир, когда люди меня замечают, уделяют мне внимание, верят в меня, я… меняюсь. Становлюсь другой. Подстраиваюсь под их веру. Это чрезвычайно, чрезвычайно опасно, особенно сейчас. Единственное Божество на весь Континент, и никто не в силах меня сдерживать? Я такого не допущу. Я в первую очередь из-за этого и покинула мир смертных.

– Но это всего лишь одно маленькое чудо, – говорит Сигруд. – Это ведь не может быть сложней, чем прихлопнуть муху?

– Чтобы уничтожить труд другого Божества, требуются огромные усилия, – объясняет Олвос. – Почти такие же, какие понадобились бы для того, чтобы причинить вред или даже уничтожить другое Божество. А чем больше усилий, тем уязвимее я стану. – Она медленно переводит на него взгляд. – Отчасти поэтому я не буду вмешиваться, чтобы помочь Шаре и Мальвине.