Роберт Беннет - Город чудес [litres]

Комнату заливает волнами молчания, с которым приходят слова:

<���он не здесь сэр он ушел сэр сэр сэр он ушел его здесь нет>

У Нокова уходит несколько секунд, чтобы вникнуть в ее слова. Потом он понимает: даувкинд. Дрейлинг пришел сюда, это Нокову известно – он почуял тьму в теле своего врага, ощутил, как ее тень проникла сюда. Но где даувкинд сейчас?

Ноков тянется, ищет в темноте запах противника. В конце концов находит.

Если бы у Нокова еще оставались легкие – у него их никогда не было, а теперь и подавно, – он бы ахнул.

Потому что даувкинд находится в том месте, которое сам Ноков никак не мог найти, проникнуть туда, увидеть его. Но теперь, похоже, Ноков достаточно силен и велик, чтобы сделать это.

«И, возможно, – думает он, выпрямляясь в полный рост, так, что голова касается потолка, – пришла пора бросить ей вызов».

Я все время мыслями возвращаюсь к Вуртье и ее посмертию. Кажется, лейтмотивом этого мира является то, что Божество должно победить самого себя, чтобы добиться чего-то великого и красивого.

Смерть, как ты знаешь, должна была умереть, чтобы познать смерть. Войне пришлось проиграть, чтобы познать победу.

Если бы Колкана наказали и он признался, он бы изменился?

Если бы Олвос утратила надежду и отчаялась, она бы изменилась?

Олвос открывает глаза.

– Ну вот, – шепчет она. – Началось.

– Что началось? – спрашивает Сигруд.

– Последняя стадия конца, – говорит Олвос хрипло. – Ты и я, Сигруд, ты, и я, и Шара, у каждого из нас своя роль во всем этом. В том, что началось, когда кадж впервые пересек Южные моря и развязал войну в этих краях. Сайпур думал, то был конец, но то было лишь начало конца. Возможно, первый час наших сумерек.

– Что ты имеешь в виду? – спрашивает Сигруд, теперь встревоженный. – Что… что случилось?

– Твой меч, – говорит она. – Пламя. Ты по-прежнему можешь его найти?

Сигруд шарит в воздухе, сосредотачивается, потом выхватывает меч из пустоты. Тот на прежнем месте, дожидается в пространстве перед ним, и хотя на ощупь он твердый, Сигруд замечает, что клинок теперь кажется странно нематериальным, словно кусок золотого тюля.

– Что с ним не так? – спрашивает дрейлинг.

– Большинства из тех, кто его сделал, уже нет, – говорит Олвос. – Он всего лишь тень того, чем был раньше.

Сигруд пристально смотрит на клинок. Потом медленно убирает его и поворачивается к ней.

– Их больше нет? Что ты имеешь в виду?

Олвос склоняет голову.

– Что… что ты хочешь этим сказать? – в ужасе спрашивает он.

– Вот она, проблема с вакуумом власти, – с печальной улыбкой отвечает Олвос. – Что-то должно вырасти, чтобы заполнить дыру. Это… думаю, это просто природа. Но хотя можно плакать, с природой бороться нельзя.

– Их больше нет? – спрашивает он. – Дети? Они действительно мертвы? Он… он победил?

Она не отвечает.

– И это… этим ты оправдываешь свою трусость? – продолжает Сигруд. – Разговорами о природе? Этим ты оправдываешь то, что позволила погубить детей самому опасному существу на земле, тому самому, что хочет пожрать весь мир?

– Ноков – не самое опасное существо на земле, – говорит Олвос. – Он им никогда не был. Равно как и шестеро изначальных Божеств. Это звание принадлежит игроку, который еще не объявился. Хотя ты узнаешь его в свой черед. – Она встает, смотрит на дрейлинга сверху вниз, и опять ее глаза кажутся огнями далеких костров. – Послушай меня, Сигруд. Ты меня слышишь?

– Я сожалею об этом, – с горечью отвечает он. – Таково мое отвращение к тебе.

– Я заслужила твое отвращение, – говорит Олвос. – И разделяю его. Но послушай… это родилось в крови. Так было всегда. Это родилось в завоевании, во власти, в праведном возмездии. И вот как оно должно закончиться. Это цикл, который повторяется снова и снова, в точности как твоя жизнь повторяется снова и снова. Мы должны нарушить этот цикл. Обязаны! Иначе мы обрекаем будущие поколения следовать по нашим стопам. – Она тыкает в него пальцем. – У тебя есть выбор, которого никогда не было у меня. У тебя есть шанс быть другим. Ты, кто победил многих силой оружия, испытаешь момент, когда сможешь поступить так же, как всегда, – или совершить нечто новое. Ты, человек, который так себя и не простил, который считает, будто заслужил все свои невзгоды, получишь шанс изменить свое мнение. И в тот миг мир замрет на острие травинки, и судьба его будет решена. Сделай шаг, но пусть он будет осторожен.

– Да о чем же ты гово…

Она склоняет голову набок, как будто что-то слышит, но уши Сигруда не улавливают ничего, кроме потрескивания дров в костре и шороха снежинок.

– Он идет, – говорит она тихим и полным ужаса голосом. – Вот он идет ко мне, мой блудный сын. – Она слегка улыбается. – Что пожнешь, то и посеешь. А что посеешь, то и пожнешь. Ты должен уйти, Сигруд. Скоро он будет здесь, и недопустимо, чтобы он нашел тебя. Скоро стены вырастут, и заря окажется под угрозой. А время, как всегда, останется нашим самым страшным врагом.

Сигруд встает. Он видит, как у нее дрожат губы. При виде Божества в таком смятении он испытывает ужас. Она замечает его взгляд, улыбается и протягивает руку, чтобы коснуться его лица – странный, обнадеживающий жест.

– Успокойся, дитя. Всему приходит конец. Звезды гаснут, горы рушатся, все заканчивается. Но это не значит, что надежды нет.

– Чего ты хочешь от меня? – спрашивает Сигруд. – Что тут можно сделать?

– Сражаться, разумеется. И, если повезет, выжить. – Ее улыбка гаснет, и горячие слезы с шипением падают на землю. – Когда наступит момент, когда тебе выпадет шанс… пожалуйста, не причиняй ей боль. Она не заслужила того, что мы с нею сделали. И она так тебя любит. Пожалуйста, будь рядом с нею, когда окажешься ей нужен, – сделай то, чего я так и не сделала.

– О ком ты говоришь? – спрашивает Сигруд. – Почему ты все время сыплешь загадками?

Олвос указывает на что-то за его спиной.

– Вот, – говорит она. – Твоя машина.

Он поворачивается. Она права: угнанный автомобиль стоит прямо сзади него, припаркованный на обочине, но разве совсем недавно там не была стена?

Сигруд снова поворачивается и обнаруживает, что богиня исчезла: он стоит на траве под деревьями, лицом к темному лесу, возле усадьбы губернатора. Ни костра, ни стен, ни Олвос.