Карина Демина - Ловец бабочек [СИ]

Он протянул Катарине бумажку.

— Что это?

Троецкий.

Баранчиков.

Вересковский.

— Это же…

— Твои коллеги.

— Да, — сказала Катарина. — Но… как… и почему?

— Почему… например, потому, все трое были на суде… нет, не только они, но… Конечно, все можно объяснить банальнейшим любопытством… на суде присутствовало более пяти сотен человек, не считая собственно судей, прокурора, адвоката. Добавим судейскую канцелярию… в конце концов может статься, что наш с вами… Учитель, — Нольгри Ингварссон провел пальцем по острому краю подстаканника. — …служит в суде. Или не в суде, но в Прокуратуре?

Он уставился на Катарину.

Холодный взгляд.

Пронизывающий.

И не закрыться от него. Мутит. Тошнота накатывает волнами. И ощущение, что она, Катарина, вот-вот утонет. Холодно.

Мерзко.

…и она не давала согласия.

— Простите, — без тени раскаяния произнес дознаватель. — Надеюсь, вы понимаете, что я должен был вас проверить. Вот.

Он протянул платок.

— У вас кровь идет.

И вправду идет.

Носом.

Нос у нее слабый. И раньше кровь шла часто, бывало, что по нескольку раз за день. Тетка сердилась, будто бы Катарина специально, говорила, что это от избытку дури, что не книжки читать надобно, а домом заниматься, тогда и на голову кровь давить не станет. А раз не станет, то и выхода не найдет через нос.

…одежда чистою останется.

Сплошная выгода.

…кровотечения давно перестали ее беспокоить. Она уже решила, что и вправду переросла. Выходит, ошибалась.

— Зачем?

— Затем, что, вдруг вы испытываете к кому-нибудь из них глубокую симпатию? — Нольгри Ингварссон смотрел, как она подбирает красные капли.

Жадно смотрел.

И ноздри его раздувались.

И в какой-то миг Катарине вдруг показалось, что дознаватель не выдержит. Бросится. Сомкнет худые белые руки на ее шее… сдавит…

Она отвела взгляд.

— К кому? К начальнику, который спит и видит, как от меня избавится? К Вересковскому… он редкостная сволочь… Баранчиков безобиден…

— Кричковца тоже казался соседям безобидным. Молодой парень. Тихий. Скромный. Чертежник. Разряд по шахматам. Что в таком может быть опасного?

Да.

И нет.

И все равно она не понимает.

— Почему они? Не другие. Вы ведь сказали, что пять сотен… вы…

Она прижала платок к носу и запрокинула голову. Кровь вдруг хлынула потоком. И виски сдавило, будто голова Катарины вдруг оказалась в тисках. Одно движение, и лопнет эта голова…

— Хороший вопрос… вы взяли Кричковца. Приступили к допросу… правильно. И вот… — он раскрыл папку. — Стенограмма… кстати, что интересно, ваш отчет. Тогда их дублировали и отправляли в Особый отдел. Так… имя… возраст… вот… «думаешь, самая умная, сучка?» Простите, цитата, так сказать. «Взяла меня и героиня? Хер тебе. Ты и половины не поняла и не поймешь, если я не скажу. А я подумаю, сказать ли тебе о нем…»

Катарина нахмурилась.

Ей казалось, что она помнит каждое слово.

Каждую фразу.

Все допросы, которых было… да сотни были, утомительные, выматывающие и морально, и физически. Она возвращалась обессиленной, несчастной и слабой, с единственным желанием — лечь и накрыться одеялом с головой, чтобы не видеть, не слышать, только все равно и во сне в ушах продолжал звучать ровный чуть насмешливый голос Кричковца.

— Он… он о других… девочках…

— «О нем», — подчеркнул Нольгри Ингварссон.

— Хельме?

— Если бы он заявил, что действовал во славу Хельма, все было бы чуть иначе… поверьте, Кричковец был отвратительно безбожен… — дознаватель коснулся сложенными щепотью пальцами лба. — Маленькая оговорочка, единственная, пожалуй… и вот интересно, почему? Вспомните, что случилось.

Что?

Первый допрос.

Оба в крови. И Катарину трясет. Ей страшно…

…страшно, потому что она с трудом удержалась, чтобы не пристрелить Кричковца на месте…

…руки трясутся. В горле пересохло. И это мешало говорить. А Кричковец сидел. Расслабленный. Спокойный. С этой своей улыбочкой… он первым и начал разговор.

…жаль, что закончить не успел.

Так он сказал.

А потом добавил:

— Из тебя получилась бы отличная бабочка…

…о нем… когда он это… что было? Имя. Фамилия… возраст… двадцать четыре года… молод… образование… он рассказывал о себе легко и просто, будто шла дружеская беседа, а не допрос.

…а потом…

…потом ее прервали. Кто? Харольд. Вошел, хотя правилами запрещено вмешиваться, но для него правил не существовало, глянул на Катарину и бросил:

— Свободна.

А она не нашлась, что возразить. Более того, она испытала трусливое облегчение, что ее этим начальственным приказом выдернули из болота чужого безумия. Она еще не знала, что Кричковец так просто не отпустит последнюю свою жертву.

Именно жертвой она и стала.

…ты когда-нибудь представляла себе, как умираешь?

— После вашего ухода допрос продлился четверть часа. И больше Кричковец ничего толкового не сказал. Да его и не спрашивали. Внешне все выглядит более-менее прилично, но если присмотреться, становится очевидно, что допрос этот стал сущей формальностью, — Нольгри Ингварссон вернул Катарину в настоящее. — Его препроводили в камеру. И уже там Кричковца один за другим навестили двое ваших коллег.

Вересковский и Баранчиков.

Зачем?

— Неприятная мысль? Вы чаек пейте, пейте… и закусывайте, силы нужны. Вот что еще интересно. После ночи, проведенной в отделении, Кричковец заговорил о нас… сам попросился. И просьбу эту ваш начальник передал весьма охотно. Рапорт составил. Мол, преступления таковы, что без Особого отдела судьбу злодея решить никак невозможно, — Нольгри Ингварссон издал коротенький смешок. — Возникает закономерный вопрос, почему? У него имелся преступник. Доказательства неопровержимой силы. И оставалось-то мелочь, оформить дело в суд, а он отдает и злодея, и доказательства, и всю славу… смиренно принимает оплеухи… моральные, имею в виду. Вал статей о беспомощности полиции…

Это и вправду было странно.

Нет, Катарина знала, что Кричковца забрали особисты. Но вот, что начальник сам его отдал? Он ведь болезненно самолюбив, и упустить такой шанс… или сомневался, что получится довести дело до суда? Но нет, доказательства и вправду были железными.

— Вот-вот, — дознаватель откинулся в кресле, насколько то позволяло. — Кровь успокоилась? Случается такое… итак, Кричковец… у нас он замкнулся… выглядел, говоря по правде, растерянным… все ждал чего-то, а вот когда пригрозили полным сканированием, потребовал вас. И тогда уж заговорил. Оно, конечно, объяснимо все… скажем, поначалу он был в кураже. Кровяной ничем не лучше хмельного, вот и тянуло похвастать подвигами. А потом осознал, насколько влип. Что грозит ему высшая мера и выбраться не получится, вот и приуныл. Перспектива же вскрытия испугала. На самом деле подобные личности довольно трусоваты… Кричковец стал торговаться, и мы сочли возможным пойти на встречу его просьбе.