Карина Демина - Ловец бабочек [СИ]

Катарина опустила голову.

Не стала.

Она трижды пыталась поговорить с Харольдом, но если вначале он просто отмахивался от доводов Катарины, то потом потерял терпение.

— Вот скажи, чего ты от меня хочешь? — его лицо налилось краснотой. Харольд набычился. Он уперся руками в столешницу, будто желая подняться, но не имея на то сил — тело его казалось слишком тяжелым, окаменевшим, чтобы и крупные руки могли выдержать его вес. — Чего ты добиваешься!

— Хальвар не убивал!

— А ты знаешь, убивал или нет! Он протокол подписал! Протокол! — крик Харольда оглушал.

И надо полагать, этот крик разнесся далеко за пределы начальственного кабинета.

— Дело в суд передано! А ты что хочешь, чтобы мы на полпути остановились? Извините, граждане судейские, — передразнил он тоненьким голоском. — Тут у одной дуры возражения имеются!

Дурой Катарина себя и ощущала.

Полною, причем.

— Ты вообще соображаешь, что творишь? — Харольд все же выбрался из-за стола. Пнул кресло, которое, впрочем, устояло, привычное к начальственному гневу. — Или нет, не соображаешь… где тебе… в голове одни кучеряшки…

Он подошел к Катарине.

Навис.

И пусть сама она была неприлично высокой для женщины — тетушка все пеняла, что с этаким ростом Катарина в жизни себе мужа не найдет — но как-то вышло, что Харольд оказался выше.

Шире.

Страшней.

— Пудрой мозги забила! И помадой — уши…

— Я не…

— Молчать, когда с тобой старший по званию говорит! — от этого рева зазвенели стекла в окнах, и фикус печально шевельнул листьями. — Если сказано, что забила, значит, забила, а если бы не забила, то дошло бы до твоей тупой головы…

Он постучал пальцем по лбу Катарины.

— …куда можно лезть, а куда нельзя…

— Его же казнят.

— И за дело… или думаешь, он такой весь из себя безвинный? Между прочем, пять эпизодов подписал…

— Не зная, что подписывает, — не удержалась Катарина.

…и хорошо, если только пять. Списали бы и больше, но побоялись, наверное, что выглядеть это будет совсем уж подозрительно. А так… пара нераскрытых краж, одно ограбление и два убийства, из тех, что поновей. И вот уже статистика по участку исправляется. Да и сам участок в передовые выходит.

— Ты что же, — голос Харольда перешел в шипение. — Хочешь сказать, что мы факты подтасовываем…

Говорить Катарине уже ничего не хотелось.

— Или что в суде, будь оно так, не разберутся… — прямой взгляд.

Злой.

Ненавидящий даже. И это не понятно. Что она, Катарина, сделала, чтобы ее ненавидеть? Но у нее хватило сил выдержать. И улыбнуться даже.

— Конечно, — совершенно спокойным тоном ответила она. — В суде разберутся…

…если захотят разбираться.

…ведь у них тоже конец квартала и отчетность, которую испортит незакрытое дело…

— Но, — Катарина сделала последнюю попытку. — Вы ведь понимаете, что он снова убьет.

— Кто? Хальвар? — Харольд оскалился. — Не убьет, девочка, не убьет…

И ладонь тяжелая легла на плечо Катарины.

Раскрылась.

Обняла горло. И показалось, что вот сейчас Харольд сожмет пальцы и…

— Иди, — Харольд резко убрал руку. — Иди и забудь всю ту ересь, которую ты тут несла. А то уволю по статье и…

И он обессиленно махнул рукой.

Катарина вышла.

И выбежала.

И спускалась бегом, держась за шею, на которой, чудилось, остался след от этого прикосновения. И она задыхалась, что от бега, что от слез, на которые не имела права. И уже внизу, в пролете между первым и вторым этажами, обессиленная, прижалась к стене.

Сползла по стене.

Забилась в угол и там сидела, не плача, лишь прикусив кулак до крови… боль отрезвляла. Помогала собраться… и думать… думать…

…если не хочет полиция, то…

— Я написала доклад, — Катарина говорила, глядя в глаза князя.

Ровный голос.

Факты и только факты.

Эмоции мешают мыслить здраво.

— Изложила свою теорию… и по этому делу тоже… не особо надеялась на что-то, но… просто сидеть не могла. Отправила. В тот же вечер хальвар повесился в камере.

…ее вызвали.

…отстранили приказом, но все равно вызвали. И Харольд, который самолично спустился вниз, указал на дверь.

— Что это есть, как не признание вины?

В коридоре свет яркий, а вот в камере лампочка тусклая, мигает ко всему. И Катарина как-то слишком долго не может приспособиться к этому желтому нервному свету. Она щурится.

И подмечает мелочи.

Расшитые бисером ботинки.

Не ботинки даже, хальвары шили обувь из шкур, мехом внутрь, и получалась та мягкой, какой-то неряшливой с виду. А может, эта неряшливость происходила от старости? Стоптанная пара.

Чиненная не единожды.

И краски поблекли. И бисер осыпался. Но все равно ботинки или как там их правильно называть, пережили своего хозяина.

…плащ, аккуратно свернутый, положенный на край нар.

И пояс, перекинутый через старый крюк. И неуместная мысль, что крюк этот давно следовало бы спилить, и наверняка, если поискать, в архивах найдется пара-другая распоряжений, только…

…кому это надо?

— Хальвары не уходят из жизни сами, — Катарина вынырнула из тех воспоминаний, от которых и сейчас становилось жутко. — Что бы ни случилось. Они верят, будто жизнь им воздает по заслугам, и если послала болезнь, то или наказанием, или испытанием. Они умирают, чтобы перерождаться вновь и вновь.

Князь слушал, больше не отвлекаясь на буфетчицу, которую подобное равнодушие, кажется, несколько огорчило. Во всяком случае, она устроилась за прилавком, полуприлегла, обративши в сторону князя не только напудренное аккуратное личико, но и декольте…

…разве можно вести себя так?

…и раньше Катарину это веселило. Хелег тоже нравился женщинам и буфетчицам, и симпатичным продавщицам, которые еще не утратили охотничьего азарта, и другим, встречавшимся во множестве на пути его. Катарину веселили, что улыбки, что многозначительные взгляды, что вот такие вполне однозначные намеки. А теперь ей хотелось сделать что-то… в высшей степени неразумное.

— Вы хорошо их знаете?

— У нас в городе жила женщина. Хальварка… тетушка моя ее не любила очень. А так получилось, что… тот человек, который меня всему научил, к хальварке переехал. На квартиру. Сначала на квартиру, а потом… не важно. Главное, она мне много рассказывала о своем племени. Она ушла, и ее не стали останавливать. Они считают, что каждый человек свободен в своем выборе. А еще, что жизнь священна… и даже животных убивают специально выбранные люди. Этим людям нельзя молиться вместе со всеми. И садиться за один стол с другими… и редко кто согласиться отдать в такую семью дочь, и сына не возьмут… она потому и ушла, что родилась среди неприкасаемых. Она решила, что не желает повторять судьбу матери… ей повезло. Она встретила хорошего человека. Вышла замуж.