Макс Фрай - Так берегись [litres]

Я молча кивнул. Допил страшное чёрное вино – наверное, самое вкусное из всего, что я пробовал в своей жизни. Даже жалко, что в такой неудачный момент мы с ним встретились, когда мне плевать, что вкусно, а что нет. И опьянеть не получится, даже если выдую бочку. Лопну гораздо раньше, чем почувствую хоть что-нибудь.

Наконец я сказал:

– Да, ты прав. Само по себе это не новость. Настоящая новость – что Агата может брать силу у тех, кому снится. Ну или просто предоставлять возможность добровольно её отдавать, при условии, что «добровольно» – это «не понимая, что делаешь». Или ты понимал?

– Я-то понимал. Но только потому, что обучен сохранять полный контроль над собственным поведением. И над чувствами – хотя бы отчасти. И изначально ставил перед собой задачу исследовать этот феномен, а не просто приятно провести время. Я видел поезд во сне девять раз и поддавался его очарованию постепенно, от сновидения к сновидению. Понемногу переходил от естественной симпатии и сочувствия к безоглядной любви и отчаянию, что не могу вдохнуть в эти призрачные миры настоящую жизнь. Я был осторожен и наблюдателен, анализировал каждый свой шаг. Наваждение забирало мою силу постепенно, в полном соответствии с силой моих к нему чувств. Сперва я не ощущал вообще никаких изменений, но после пятой поездки был вынужден отменить некоторые сложные индивидуальные занятия с учениками, а после шестой – все остальные. После седьмой стал спать часов по девять кряду, что для меня крайне много. После восьмой понял, что дело зашло слишком далеко, и пора звать тебя на помощь, но из любопытства решился на ещё одно сновидение. И, как видишь, немного не рассчитал.

– Совсем чуть-чуть, – саркастически согласился я.

– Действительно немного, – упрямо повторил Шурф. – Просто не учёл, что наваждение заберёт у меня всю силу сразу, включая ту её часть, которая необходима для сохранения плотности тела.

– Но ты же видел, что случилось со мной.

– Ну всё-таки ты был там наяву, – развёл руками мой друг. – Я вообще поначалу вовсе не был уверен, что наваждение способно причинить мне хоть какой-то ущерб. Считал своим долгом проверить, насколько оно опасно для сновидцев, но такого результата скорее не ожидал. Думал, эта женщина просто нашла способ развлекаться – сниться разным людям и рассказывать им о своих мирах. И начала с меня, потому что знает о моём искреннем интересе к её делам. Отчасти, кстати, оно так и есть. Я имею в виду, будь она живым человеком, ей было бы достаточно дружеских встреч и захватывающих разговоров. Но она не живой человек, а мёртвое наваждение. Хищное, как стоящая за её спиной смерть. Уверен, дело именно в этом. Теперь мне ясно, почему древние мастера наваждений никогда не овеществляли смертные сны.

– Один я такой дурак выискался.

– Ты просто не знал, – сочувственно сказал Шурф. – Да и откуда бы? Я сам, уж на что люблю всякие древние тайны, в этих вопросах полный профан. Намеренное создание наваждений – не та область знаний, которая кажется жизненно необходимой. Никогда не угадаешь заранее, к чему надо готовиться, куда тебя приведёт судьба.

– Ладно, – вздохнул я. – Давай подводить итоги. Что на сегодня у нас есть. Прежде всего поезд может присниться, кому сам пожелает. Как минимум некоторым; при всём уважении, вряд ли ты единственный такой крутой сновидец…

– Именно в области магических сновидений я вообще не «крутой», – заметил Шурф. – Сравнительно недавно начал учиться. И, объективно, способности средние. Не моя специализация, коротко говоря.

– Тогда тем более. Поехали дальше. Агата потенциально способна забрать силу того, кому снится, как прежде брала мою. Вольно или невольно она это делает, отдельный вопрос. В сумме получается очень хреново, особенно если она не имела дурных намерений. Тогда ни единого шанса уговорить её оставить людей в покое – невозможно перестать делать то, чего не делал и так… Честно говоря, всё это для меня как-то слишком. Был бы арварохцем, сказал бы сейчас, что проще умереть, чем разгребать последствия; впрочем, и так могу сказать: умереть – проще! Но всё равно пока неохота, так что не вариант. Единственная однозначно хорошая новость: ты, похоже, в полном порядке. И даже не особо повредился умом. Сказал бы мне кто, что однажды придётся тебя Смертным Шаром шарахнуть, я бы от такой перспективы на край Вселенной сбежал, куда-нибудь, где никакой магии вообще не бывает, ну её к лешим дуримским, ужас какой. Но вроде, нормально всё получилось…

– Да не просто нормально, – перебил меня Шурф. – Ты меня спас. Как если бы я, к примеру, от Анавуайны умирал. Других шансов у меня, пожалуй, не было. И отдельное спасибо, что ты спорить не стал. Я каким-то запредельным усилием воли своё тело удерживал от полного растворения. Ещё немного и, в самом лучшем случае, стал бы призраком. А может, и совсем бы сгинул. Это же только тебя можно просто отнести на Тёмную Сторону и подождать, пока она сама всё уладит. Но у меня теперь, получается, есть своя личная Тёмная Сторона. На которую даже ходить не надо, потому что её можно без всяких усилий вызвать к себе через секретаря. На самом деле, есть чем хвалиться. И, кстати, я даже знаю, кому. Вовремя я выучился ходить по Мосту Времени! Там-то, точнее, тогда-то, в глубокой древности, я понимающую аудиторию и обрету.

– Насчёт «не особо повредился умом» я, пожалуй, погорячился.

– Да ладно тебе, – отмахнулся он. – Я примерно такой же, каким всегда был. Просто вслух говорю несколько больше, чем ты привык от меня слышать. Да и то исключительно из расчёта, что моя откровенность хоть немного тебя развеселит.

– Всё-таки не зря в Уандуке уверены, что все угуландские колдуны конченые психи, – невольно улыбнулся я.

– Разумеется, не зря, – невозмутимо подтвердил Шурф. – Это обязательное условие. Я бы сказал, минимальное базовое требование. Просто специфика вхождения в нашу магию именно такова. Поэтому, кстати, тебе с самого начала было так легко ей учиться. Да и мне не то чтобы тяжело.

– Да уж. Ладно. Ты цел, и это отлично. Вопрос, надолго ли.

– Почему вдруг это вопрос? – искренне удивился он.

– Да потому что я, если помнишь, силу не однократно, а постоянно терял.

– Просто ты как был очарован этим наваждением, так и остался, – пожал плечами мой друг. – А я теперь испытываю к нему совершенно естественную в моём положении неприязнь. Я не настолько утончённая натура, чтобы продолжать любить то, что попыталось меня убить. Возможно, со временем я смогу перечитывать конспекты, которые ты для меня делал, и свои записи если не с прежним исследовательским энтузиазмом, то хотя бы без нынешнего отвращения. Но о любви, открывающей наваждению доступ к моей силе, и речи больше не может быть.