Сьюзен Янг - Девочки с острыми шипами [litres]

Я смотрю на часы и понимаю, что проспала: другие девушки, наверное, уже снаружи. Я собираюсь встретиться с Джексоном и спросить у него, сможем ли мы связаться с Леннон Роуз – нам нужно узнать, все ли у нее в порядке. А потом я расскажу им про стихи и про то, что больше не нужно принимать витамины. Зашнуровывая кроссовки, я понимаю, что мне придется говорить и с Валентиной. Уверена, что она знает про эти стихи. Это только начало. Мне еще во многом предстоит разобраться.

Одевшись, я поспешно сбегаю вниз, к задней двери, которая выходит на беговую дорожку. Но, завернув за угол и направившись к выходу, я с удивлением обнаруживаю, что у дверей стоит Леандра Петрова и пьет кофе. Она, в свою очередь, совсем не удивлена моему появлению. На ней белый комбинезон, черная куртка и туфли на шпильках. Прическа и макияж идеальны.

– Миссис Петрова, – говорю я, приветственно склонив голову. – Доброе утро. Рада встретиться с вами.

Она смотрит на меня долгим взглядом, оценивая мой внешний вид.

– Да, – отвечает она, указав на меня чашкой, – доброе утро, Филомена. – Она шумно отпивает кофе. – Я была так опечалена, когда узнала, что случилось с Леннон Роуз, – добавляет она. – Ведь она была такой милой.

У меня сжимается сердце.

– Мне тоже было очень жаль, – тихо говорю я.

– Верно, – отвечает она. – Но эти мысли нам ничем не помогут, верно? Она достает из кармана куртки рулетку и кивком указывает мне пройти в соседнюю комнату для измерений. Я тороплюсь наружу, но подчиняюсь, стараясь не показывать нетерпения.

– Раздевайся, – говорит она скучающим голосом.

Она снова отпивает кофе, который, как я замечаю теперь, подойдя ближе, отчетливо пахнет алкоголем.

Я раздеваюсь до нижнего белья, кожа покрывается мурашками. Леандра отставляет свою чашку, берет планшет с бумагами и ручку. Она растягивает рулетку и подходит ко мне. Измеряет мне грудь, талию, обхват бедер. Измеряет руки. Кладет планшет на пол и приседает, чтобы измерить бедра. Защипывает кожу с внешней стороны бедер. Я морщусь.

– Плохой тонус, – говорит она.

Я пристыженно опускаю взгляд, и она отпускает мою кожу. – По крайней мере, недостаточный. Тебе нужно стать более упругой. – Она оборачивает холодную рулетку вокруг моей ноги и записывает число.

Когда она измеряет другую ногу, я встаю прямее, стараясь напрячь мышцы. Леандра отвлекается от измерений и смотрит на меня.

– Мистер Уикс, можно сказать, в восторге от тебя, – говорит она. – Во время приема он несколько раз тебя упоминал. Хотел убедиться, что у тебя все хорошо.

– Думаю, мистер Уикс очень добр, – вежливо отвечаю я.

Недоверчиво хмыкнув, она снова приступает к измерениям, касаясь моей кожи холодной лентой.

– И тут у меня возник любопытный вопрос, – непринужденно говорит она. – Ты когда-нибудь целовалась с мужчиной, Филомена?

Я сохраняю полнейшую невозмутимость, стараясь ничем не выдать своего потрясения.

– Нет, – отвечаю я, сама не зная, правда это или ложь. Тот мужчина в театре сам поцеловал меня.

– А хотела бы? – спрашивает Леандра. Ее голос звучит рассеянно, она внимательно записывает цифры. – Мне всегда было интересно, есть ли у вас, девочки, какие-то предчувствия на этот счет.

– Я уверена, что захочу поцеловаться со своим мужем, когда он у меня будет, – отвечаю я, стараясь понять, что же она хочет услышать.

Леандра раздраженно и насмешливо фыркает.

– Ах, ну да, с твоим мужем. Хочешь, чтобы у тебя был муж?

– Если мистер Петров и мои родители решат, что так для меня будет лучше, – говорю я, повторяя то, чему меня учили в академии.

– Не будет, – отвечает она и встает.

Она смотрит мне прямо в лицо, она стоит слишком близко, но я сохраняю милое выражение лица. Я не доверяю ей и не хочу выдавать свои подлинные мысли.

– Однако мое мнение вряд ли имеет значение, верно?

Она отворачивается, слегка неуверенно держась на своих пятнадцатисантиметровых каблуках.

– У тебя идеальный вес, – сообщает она, направляясь к стене, чтобы снова повесить на нее планшет. – Но тебе нужны более упругие мышцы. Сегодня и завтра пробеги несколько дополнительных кругов, а потом я снова сделаю замеры. А теперь одевайся и выходи на улицу.

Я благодарю ее за потраченное время, но она не отвечает на мою благодарность. Она уходит еще до того, как я заканчиваю одеваться. Я стою в комнате, чувствуя себя немного уязвимой, хотя теперь меня прикрывает одежда. Я не могу не думать о ее словах. О браке. О том, что ее мнение не имеет значения. И мне вдруг кажется ужасно странным, что она спросила меня, целовалась ли я с мужчиной. Почему не с мальчиком? Почему не с кем-нибудь?

Дрожа от холода, я надеваю свитер и поправляю головную повязку, чтобы она прикрывала уши. Оказавшись на дорожке, я бегу, не просто следуя программе тренировок. Я бегу, чтобы убежать. Сбежать от стыда и осуждения. Меня выбили из колеи ее вопросы, то, что стояло за ними.

В стихотворении говорилось о мужчинах, которые держат нас в плену. Но… как насчет женщин, которые с ними сотрудничают? Где в этом стихотворении место для матерей?

Я бегу к зарослям кустарника и выбираюсь в лес через дыру в заборе, по-прежнему чувствуя себя уязвимой. Мне стоило бы уже привыкнуть к холодности Леандры, но на самом деле мне это так и не удалось. Она задевает меня, как только я позволяю себе об этом задуматься. В спешке я едва не спотыкаюсь о ветку и выбрасываю вперед руку, чтобы удержаться. Ладонь натыкается на острый шип, и он вспарывает кожу.

Вскрикнув, я отдергиваю руку, чуть не повалившись на спину. У меня идет кровь. Порез неглубокий – размером всего лишь с кончик ногтя. Но он на моей ладони, рядом с запястьем. От него может остаться шрам. Я в панике, я не знаю, что с этим делать.

– Мена? – окликает меня Джексон.

Я резко оборачиваюсь, мои глаза слезятся, и он тут же кидает рюкзак и бросается ко мне. Взяв меня за руку, он осматривает порез.

– Ты в порядке? – обеспокоенно спрашивает он.

– Мне нужно к врачу, – говорю я.

Он поднимает голову.

– Из-за этого? – растерянно спрашивает он и осматривает меня, словно ища еще какую-то травму.

– Да. Ведь шрам останется, – говорю я.

– Не думаю, – отвечает он, выпустив мою руку, – то есть вряд ли он будет заметен. Вот, садись сюда. У меня в рюкзаке есть пластырь.

– Мне нельзя, чтобы остался шрам, – встревоженно сообщаю я ему.

– У нас у всех есть шрамы, – отвечает он.

Мы садимся на поваленное дерево. Порывшись в рюкзаке, он достает упаковку пластыря.

– Видишь? – он показывает на маленький шрам над глазом. Разумеется, я его заметила. – Брат поставил мне подножку, когда я бежал через гостиную, и я влетел головой в журнальный столик, – говорит он. – Два шва.