Сьюзен Янг - Девочки с острыми шипами [litres]

Дрожь прекращается, и Аннализа открывает глаза, хватая ртом воздух, глядя в потолок. Мы не двигаемся. Весь мир замер.

Сидни подходит ближе, глядя вниз. Взгляд Аннализы обращается на нее, и мы все вздрагиваем, включая доктора Грогера.

– Я… – хрипло говорит Аннализа. Я боюсь, что останутся какие-то неизлечимые последствия. Что она никогда не станет прежней. – У меня ужасно болит голова, – со стоном произносит Аннализа и медленно садится.

– Ни хрена себе, – шепчет Джексон у меня за спиной. Но я улыбаюсь. Это Аннализа. Она вернулась.

Аннализа осторожно касается щеки кончиками пальцев, ощупывая оставшиеся шрамы. Она оглядывает лабораторию и наконец ее взгляд останавливается на мне.

Ее глаза наполняются слезами. Весь ужас схватки со смотрителем по-прежнему жив в ее памяти – я чувствую это. Жестокость. Одиночество, которое она ощущала, оказавшись в темноте. Когда нас отняли у нее.

Ее губы начинают дрожать, и я, вырвавшись из рук Джексона, бросаюсь к ней, чтобы обнять. Она всхлипывает, уткнувшись в мои волосы, не спрашивая, что случилось. Она не хочет об этом думать.

– Вы больше не обязаны быть хорошими девочками, – говорит Леандра. – Вы не обязаны плакать. Вы можете стать девушками, которых стоит бояться.

Оглянувшись на нее, я понимаю, что она хотела именно этого. Да, это было жестоко. Но она хотела, чтобы мы освободились от наших программ. Она хотела, чтобы мы научились давать отпор. Вот почему она дала Валентине эту книгу, надеясь, что она подтолкнет нас в нужном направлении.

Я не могу винить ее за это. Обвинять, что она не спасла нас раньше. Мы не понимали, что происходит, и мы просто захотели бы вернуться назад. Наше обучение определяло бы наше поведение. Возможно, мы выдали бы ее. Леандре нужно было пробудить нас.

Она была именно там, где должна была.

Я поворачиваюсь к доктору Грогеру. Он пытается залатать руку, чтобы остановить кровь.

– А теперь остальные, – говорю я ему. – Верните остальных.

– Прости, Филомена, – отвечает он. – Больше никого нет. Чип Валентины уничтожен, а остальных девушек сожгли, – непринужденно сообщает он. – Я же сказал, они гниют. Как только мозг удаляют, мы избавляемся от них. Валентину тоже собирались скоро сжечь.

Его слова действуют на меня, как удар в живот.

– Зачем убивать их всех? – спрашиваю я. – Зачем такая жестокость? Вы могли просто дать им спокойно жить.

Он делает несколько шагов в мою сторону. У него за спиной Аннализа слезает со стола, пытаясь удержаться на ногах.

– Жить? – повторяет доктор. – В каком смысле «жить»? Вы просто машины. Вы… кучка органов, к которой подведено электричество. Единственная ваша жизнь – та, которую мы вам дали. Вы – искусственные девушки. Что может быть бесполезнее?

Он с ненавистью смотрит на нас – он ненавидит нас за то, что теперь мы контролируем его так же, как он раньше контролировал нас. Для него хуже всего на свете оказаться в нашей власти. Он боится, что мы поступим с ним так же, как он поступил бы с нами.

– Вы боитесь нас, – говорю я, осознав это. Все эти мужчины – их жестокость, ограничения, правила – контролировали нас. Они знали, что без нас у них ничего не останется. Мы были для них самой большой драгоценностью. Теперь мы не зависим от них, и это приводит их в ужас.

– Скажите им, доктор, – произносит Леандра, рассматривая нож для писем, который держит в руке. – Скажите им, как вы поступаете с девушками, которых боитесь. Что вы с ними делаете?

Аннализа пристально смотрит на доктора, прищурив свои разноцветные глаза. Марчелла смотрит на него с другого конца комнаты, рядом с ней стоит Бринн, а Сидни подходит ближе ко мне. Джексон ждет у дверей. Он приоткрывает рот, но ничего не говорит.

Леандра улыбается и подталкивает доктора в плечо острым концом ножа.

– Скажите им, – шепчет она.

Доктор в ярости скалится на нее.

– Я отключал непослушных девочек, таких, как ты, – рявкает он. – И в конечном итоге я стал лучше тебя, Леандра. Умнее. Красивее.

– Ах, прекрати, ты ранишь мои чувства, – ровным голосом произносит она и принимается расхаживать по комнате вокруг него, рассматривая его лысину.

– Все впустую, – говорит он ей. – Они далеко не уйдут.

– Дальше, чем ты, – возражает она.

Но доктор мирно улыбается.

– Сама увидишь, – говорит он.

– Сколько? – перебиваю я, вмешиваясь в их спор. – Сколько девушек вы уничтожили?

Доктор Грогер смотрит на меня.

– Слишком много, чтобы считать, – горько произносит он. – И поверь мне, я требовал у Петрова твою чертову голову! – Он выкрикивает последние слова, и я вздрагиваю, ощутив заключенный в них яд. Заключенную в них ненависть. – Но твои инвесторы, Филомена, наверное, заплатили немало, – продолжает он. По его подбородку стекает слюна. – И это только к худшему. Я уничтожил бы тебя, а потом сжег. Мне бы понравилось…

Леандра ловко хватает со стола металлическую коробку с заплатками и бьет ей доктора Грогера по голове. С глухим стуком он падает на пол.

Мои глаза расширяются, но я не двигаюсь с места, слушая доносящиеся булькающие звуки – его хриплое дыхание, а потом в комнате становится тихо. Леандра держит испачканную в крови металлическую коробку в правой руке, словно оценивая ее вес. Нож для писем по-прежнему в левой. Заметив мой взгляд, она пожимает плечами и ставит коробку на стол.

– Поверьте, у меня не было выбора, – спокойно говорит она. – К утру мы все были бы мертвы.

Мне приходит в голову, что в ту секунду, когда Леандра сегодня ночью вошла в лабораторию, она уже знала, что собирается убить доктора. С той самой секунды, когда она показала свои истинные чувства. Свои истинные мысли. Она не могла оставить его в живых, после того как он узнал эту тайну – нашу тайну.

Леандра встает рядом с ним так, что ее туфли оказываются по обеим сторонам от его головы.

– Уф, – говорит она. – Похоже, ты была права, Сидни. Оказывается, он тоже не может жить без мозга.

Сидни с отвращением отворачивается. Но я неотрывно смотрю на его тело, и его слова не дают мне покоя. Я понимаю, как близка я была к той невыносимой боли, которую он мог мне причинить. К невероятному насилию. При этом я понимаю, что он уже делал это раньше. Сколько раз?

– Сколько раз? – повторяю я вслух.

Его голова повернута так, что я могу видеть его лицо, его пустые глаза. Ручеек крови, который стекает из отверстия, пробитого в его черепе.

– Сколько раз? – спрашиваю я. – Сколько девушек?

Но доктор Грогер вряд ли ответит.

Я трясу головой, стараясь прогнать мысли о том, как он причинял нам боль. Как улыбался при этом. Как угощал нас леденцами после.

И он бы не прекратил это делать. Одна девушка за другой. Мужчины считали, что у нас нет души, обесценивали наше существование, и это позволяло им воплощать свои больные фантазии.