Вильям Топчиев - Теория Фокса [СИ]

Конечно, можно было сразу поехать на вокзал, но, как бы ни давило время, оставлять столь очевидный след было опасно. Они наверняка будут опрашивать водителей. Мы приближались к центру, и в дымке, как привидения, начали проступать колонны офисных зданий. Ракетой, нацеленной в небо, справа показался шпиль русского дома и водитель свернул с хайвея. Он молча взял деньги, так ни разу не посмотрев на меня.

Перейдя дорогу, я подошел к очереди из такси, томящейся перед ещё спящим Ритц-Карлтоном. К моей радости, нового водителя моя персона также не заинтересовала, и уже через десять минут мы нырнули в подземную парковку вокзала.

— Покажи свою карточку, — устало попросил человек в форме сразу при выходе из парковки.

Патруль! Черт побери! Надо было выйти за несколько кварталов до вокзала!

Они стояли в засаде за углом. Я загнанно оглянулся, но пути назад не было.

— Покажи мне свою карточку, — уже раздраженным тоном повторил он на шанхайском диалекте. Не поворачивая голову, я ещё раз огляделся по сторонам — мы были почти одни. Лишь метрах в тридцати другой в такой же форме проверял входящих.

Думай, Джим. Думай быстрее. Это не полицейский, а просто какой-то помощник, дружинник. Клерк.

Сквозь бутафорские очки я видел усталые, печальные и распухшие глаза с набухшими синяками под глазами. Это был измотанный, больной и несчастный человек, застрявший наосточертевшей ему тупиковой работе. Я мог видеть его отчаявшуюся жену, каждый вечер от безысходности его пилящую. Все, на что ему оставалось надеяться, это ранняя пенсия.

Джим, пока никого нет, действуй.

— Пожалуйста, отпустите меня, я иностранец, — сказал я, приспустив маску, на ломаном пекинском диалекте, чтобы походить на корпоративного лаовая, одного из иностранцев, которых западные компании массово засылали сюда работать. — Завтра утром я лечу домой. Мне нужно лишь забрать мою семью. Пожалуйста!

Его глаза расширились, а рука потянулась к рации на поясе. Краем глаза я отслеживал его напарника, погруженного в проверку пары беспокойных уйгуров с целой телегой замызганных сумок.

— Пожалуйста, — я взял дружинника за рукав и он, моргая, уставился на золотой слиток в своей руке. Я говорил быстрым шепотом, пытаясь подыскивать правильные слова и одновременно просчитывать сценарии:

— Это золото, почти триста тысяч юаней.

Это были две или три его годовых зарплаты. Нас никто не видел, так что он мог взять золото и завтра выйти на пенсию, к радости жены. Если же он поднимет тревогу, все, что он получит, похлопывание по плечу и, может быть, грамоту… И ад дома, когда узнает жена. Шансы на моей стороне.

— Пожалуйста, отпустите меня. Это золото. Никто нас не видит. Я просто лаовай.

Он нервно оглянулся назад, и я увидел, как его глаза озарились. По-видимому, наши расчеты привели к одинаковому выводу. Как только его тело начало колебаться в нерешительности, я взял инициативу в свои руки.

— Спасибо! — шепотом сказал я, нацепил маску и двинулся вперед, ожидая оклика сзади. С каждым шагом по лестнице стучало в висках.

Главное не побежать, не сорваться.

Уже почти наверху. Вот, вот она — спасительная ступенька, за которой начинается привокзальная площадь. Уже виднелись часы на крыше и очередь, змеёй уходящая внутрь вокзала. Оставалось лишь перешагнуть порог…

Сзади раздался резкий крик и шум толкотни. Сердце замерло, и я в ужасе обернулся.

Уйгуры пытались поймать вырвавшийся чемодан, перекатывающийся вниз по лестнице. До меня никому не было дела.

Через пять минут, смешавшись с толпой, я уже пробирался через турникеты. Внизу лежали, как крокодилы на берегу, длинные белые поленья скоростных поездов. Войдя внутрь вагона второго класса, я нашел своё место и уткнулся в угол, с головой закутавшись в куртку и притворившись спящим. В кабине стоял аромат лапши быстрого приготовления и специй, где-то впереди шумно чавкали. Наконец раздался писк и двери захлопнулись. Это была финишная прямая — через пятьдесят три минуты будет Нанкин.

Пока поезд бесшумно набирал скорость, плавно сквозя через бесконечные ряды жилых башен, верхушки которых скрывались где-то далеко в пелене смога, я ещё раз проверил телефон. Его, вместе с очками, мне вручил капитан. Он также сунул мне пачку красных денежных знаков с председателем Мао, многозначительно смотрящим в сторону на что-то видимое ему одному.

Сигнал был сильным и устойчивым, синяя надпись China Mobile обнадеживающе переливалась в углу экрана. Я выключил его, чтобы не тратить заряд. Немного успокоившись и переведя дыхание, под покровом куртки я открыл папку и, стараясь не шелестеть бумагой, в который раз стал перебирать материалы Эйдана, ища какие-нибудь зацепки.

Оказалось, что Эйдан всё это время тайно изучал Ли. Как и у любого коллекционера, его мечтой было заполучить наиболее редкий, желанный и ценный экземпляр. Ли — единственный, когда-либо обнаруженный китайский Планк — был таким экземпляром, вершиной коллекции любого синтезатора. В руках я держал материалы, собранные на него Эйданом за последние сорок лет. Все они уместились в одну папку.

Ли был неуловим. Если до 1989 года отрывочные, косвенные следы ещё изредка намекали о его существовании, то затем Ли пропал окончательно. Единственное, что напоминало о нём, была его сестра, ставшая местной знаменитостью — газеты Нанкина регулярно публиковали трогательную историю её привязанности к дочери. Каждую субботу в парке она ждала Тьяо, свою дочь. Это был единственный мостик, ведущий к Ли.

Выйдя из вокзала, я на мгновение замер. Прямо передо мной раскинулись озёра и покрытые лесом холмы, подернутые розовым предрассветным туманом. Не в силах сдвинуться с места, я смотрел на этот осколок природы, зажатый в тисках цивилизации.

Времени нет. Вперед!

Парк уже был полон людей. Одни занимались тайчи, другие играли в шахматы. Метнувшись зигзагом из одной стороны в другую, я скоро нашел место, столь знакомое пофотографиям в газете. Бордюрный камень углом врезался в гладь воды озера. На камне, в стороне от людей, сидела женщина в истрепанной блеклой шляпке с полями. Лицо было отрешенным, как если бы оно было проекцией из какой-то параллельной вселенной. Глаза были закрыты, и лишь колебания иссохших цветов лотоса за её спиной напоминали о ходе времени.

Это была она!

Сняв очки, я присел на скамейку неподалеку, время от времени поглядывая на неё. В какой-то момент она искоса посмотрела на меня, едва уловимо, не открывая глаз. Медленно поднявшись, она плавно направилась в сторону ворот. Никто вокруг не обратил на её уход внимания, и только шахматист под деревом напротив машинально проводил её задумчивым, отсутствующим взглядом.