Вильям Топчиев - Теория Фокса [СИ]

— Нельсон, ты ошибся. Твой клиент — Центральный Банк Японии.

— Но откуда ты?…

— Твой клиент работает на Центральный Банк Японии. Я знаю наверняка.

Эта часть Центрального Парка, где лес скатывается к озеру, была моей любимой. Место, напоминающее о детстве. Запах прелых листьев. Торчащие из воды, все во мху, коряги. Блеклый желтый цвет ветвей. Тогда все было простым, светлым и теплым. Мир был верным другом, а воздух пропитан духом предстоящих приключений. Я был мореплавателем, готовым вырваться за пределы навигационных карт.

Глупец.

Возникнув из ниоткуда, парк наводнили желтые такси, наполнившие его шумами города и запахом бензина. Должно быть открылись западные ворота на 72-й улице, чтобы пропустить утренний поток напрямую через парк. В окнах машин просвечивались блеклые силуэты банкиров и юристов в отутюженных костюмах, спешащих в свои офисы в центральном Манхеттене. Привкус детства растворился без следа.

— Нельсон, это конец.

Он был похож на воробья после ливня. Сидя на другом конце деревянной скамейки, он весь сжался и нахохлился. Это был первый раз, когда он так крупно ошибся. Но это была его вина. Правило номер один он знал не хуже меня — никаких властей. Государства любых мастей наши враги. А он, похоже, увлекся в предвкушении загадочного дела и не проверил, с кем имеет дело.

— Послушай, — сказал он, — хорошо, виноват. Но я ведь не знал. Согласен, подставил всех нас. Но, пожалуйста, не выставляй меня. Я исправлюсь. Обещаю.

— Это конец. Они нас выследят. Нужно исчезнуть, залечь на дно. — я тяжело вздохнул. — И это, пожалуй, к лучшему. Всё равно у меня больше нет сил терпеть. Как же мне всё это осточертело, знал бы ты.

— Как? — он резко развернулся, — не хочешь ли ты…

Меня зовут Джим. Я ищу то, что скрыто. Мозг делает это интуитивно, сам по себе. Он видит общее в вещах, которые кажутся совершенно несвязанными, но где-то в глубине являющимися частями одного целого. Одного и того же айсберга, скрывающегося под серой поверхностью. Но заглядывая глубоко вглубь, иногда можно найти то, что лучше бы оставалось спрятанным. Как говорят, счастливы несведущие. Как много бы я отдал, чтобы снова не знать!

— Я выхожу из игры, Нельсон.

Он был один из тех редких людей, которые не могут скрывать эмоции. Когда он смущался, лицо становилось розовым. Если злился, никогда не стеснялся в выражениях. Нельсон был открытой книгой, в которой мысли и эмоции бурлили на поверхности. Поэтому никто не хотел с ним работать. Зато он был лучшим исследователем, радаром. Нельсон не искажал информацию. Он не умел врать.

Он сидел на другой стороне скамейки, потерянный, как если бы вдруг разучился говорить. Постепенно он начал осознавать происходящее.

— Я не понимаю. Всего-то из-за японцев? Ну да, ошибся. Виноват. Но японцы не знают кто ты. Они ничего не знают. Никто не знает. Даже я.

— Я вышел из игры, всё. — я взглянул на него. — Прости, Нельсон, я должен уйти.

— Джим, ты не можешь так со мной поступить, — его руки сжались в кулаки. — Что мне делать теперь?

— Прости…

— И куда мне теперь идти? — он весь побагровел, — последние два года я распутывал дела. Впервые нашел что-то, что имело смысл. И теперь ты мне говоришь, что этому конец? Просто вот так? Черт тебя побери, Джим. Это несправедливо… Нечестно, нечестно! — Нельсон схватился за угол скамейки, и его пальцы побелели от напряжения.

— Ничего не могу поделать, Нельсон. Мне надо идти. Выбора нет.

Он сидел, уставившись перед собой. И вдруг встрепенулся: — Я понял. Это не из-за японцев, они просто предлог… Ты просто избавляешься от меня, да? Вот так просто? Но нет, я не дам тебе уйти. Не дам.

Он сдернул с пальца кольцо с темно-бордовым рубином и сразу же надел его обратно. Нервничая, Нельсон всегда так делал. Кольцо досталось ему от матери, когда ему было четыре. Это единственное, что он помнил о своих родителях.

— Да, не дам. — он решительно качнул головой. — Пока ты не расскажешь мне…

— Расскажу что?

— Твой секрет. Как ты это делал. Как ты находил их? Всех этих мошенников и махинаторов? Как находил решения? Я не дам тебе исчезнуть обратно в никуда, пока не расскажешь.

— Хочешь попробовать сам? Распутывать эти дела?

— Думаешь, не смогу, да?

Какой же он ещё ребенок. Толковый, но ребенок. Для него все это игра — он до сих пор наслаждается процессом, как собака-ищейка. Но я не могу. Не могу рассказать ему. Он все равно не поймет. Остается лишь одно.

— Я их синтезировал. Секрет в синтезе, — я вздохнул и посмотрел на него выжидающе.

— И что это значит? Чем плох анализ? — он поморщился.

Его мозг был аналитического склада. Хороший мозг, который не останавливался до тех пор, пока все факты не найдены. Но сугубо аналитический.

— В мире идей два плюс два может равняться пяти. А иногда и ста.

— Примеры! — Нельсон выпалил. — Мне нужны примеры.

— Цикады. Есть такие их виды, которые личинками проводят под землей 11, 13, и даже 17 лет. Понимаешь, 11 и 13 есть, а 12 нет. Почему?

— Простые числа?

— Которые делятся только на единицу и на самого себя.

— Почему?

— Хищнику или паразиту трудно синхронизироваться с цикадами, которые следуют циклу с простым количеством лет. Представь, если бы у цикад был цикл в 16 лет. Тогда любой хищник с циклом в 8 лет или даже в 4 года мог бы подстроиться под их ритм. Но достаточно цикаде просидеть под землей на один год дольше, и она выживет. Подстроиться под неё становится намного труднее.

— Что за ерунда? Цикады? Какое значение это может иметь? Как это вообще может быть важно? — он от отчаяния почти перешел на крик. Парочка на соседней скамейке обернулась.

— Стратегия, на которой основано выживание целого вида, как она может быть не важна?

— Нет, это несерьезно. Этот пример не считается. Мне нужно что-то существенное.

Я знал, что цикад будет недостаточно, чтобы его успокоить. Ему нужно что-то большое. А что, если…?

— Теория замены частей тела.

— Что это? — он наклонил голову.

— Теория искусственного интеллекта.

— И это синтез чего?

— Истории, бизнеса и геополитики. Да практически всего. Как много ты знаешь об индустриальных революциях?

— Не много. Паровая машина, электричество и потом компьютеры с интернетом, по-моему. Я знаю не больше, чем любой другой. А что?