Петр Никонов - Враги Империи

— Обязательно, Гленард. Слава Империи.

— Спасибо, Галхар. Иди отдыхать, повидай Элайну, — Гленард хитро улыбнулся. — Знаю, вы оба друг по другу скучаете. А я займусь вот этой кучей отчетов из наших отделений.

— Хорошего дня, Гленард!

— Хорошего дня!

— Ну, я вижу, что, по крайней мере, вы друг друга не поубивали, — Гленард широко улыбнулся Тарбену и Миэльори. — Уже неплохо.

— Мы были близки к этому, Гленард, — скривилась альвийка.

— Ага, близки, как яйца к херу, — заржал Тарбен. Миэльори закатила глаза.

— Ну, рассказывайте. Как съездили в Плодэн?

— Как ты нас просил, — начала Миэльори, — мы, как только прибыли в Долгополе, поговорили с полковником Логаном ан Шрутхан. Он нам рассказал то же, что мы уже знали от тебя: лейтенант Кенион поехал в деревню Поддеревье на юге Плодэна, чтобы прояснить причину слухов о таинственной гибели всех мужчин деревни. Ничего толком не выяснил, кроме того, что женщин в деревне действительно в разы больше, чем мужчин, но по возвращении Кенион таинственно скончался. Предположительно от отравления. Полковник Логан никого больше в Поддеревье не посылал, дожидаясь нас. Мы попросили у полковника поддержку из десятка тайных стражников и отправились на юг. Стражников оставили в деревне Лисивыбреж в соседнем баронстве, а мы, вдвоем с Тарбеном, направились в баронство Вилкиласье, где находится это самое Поддеревье.

— И как вас там приняли?

— Удивительно, но неплохо. Серьезно, мы ожидали, что от нас, как обычно, будут все шарахаться и прятаться, но нас встретили очень радушно. Я представлялась дочерью альвийского купца из Рауды, обедневшего и скончавшегося от горя и болезней. Говорила, что пытаюсь добраться до альвийских общин Плодэна, которые остались там еще с Третьей альвийской войны. Заноза представлялся моим телохранителем. Я говорила, что боюсь нанимать в охранники человека, а бьергмес такая же нелюдь, как и я. Это объяснение прекрасно проходило. Женщины понимающе кивали и сочувствовали.

— Женщины? А мужчины?

— А мужчин, Гленард, мы в Поддеревье практически и не встретили. Полковник Логан был прав. На все тридцать с лишним домов мы видели только старосту, Дорофея, и еще пару мужиков, которые старались держаться от нас подальше. Остальные женщины.

— Интересно…

— Погоди, всё только начинается, — принцесса усмехнулась и наклонилась в кресле вперед. — Не знаю, чем мы понравились деревенским, но принимали нас очень по-доброму. Накормили, напоили, приютили в доме у одной молодой женщины, вдовы, по имени Мазена. И очень кстати, потому что после обеда нас как-то странно очень сильно разморило, несмотря на прохладу за окном.

— Дальше я расскажу, Гленард, — подхватил Тарбен. — Просыпаюсь, я, значить, один, как конский хрен. За окном темно, в доме никого, альвийки тоже нет. Ладно, выхожу из дома, на улице опять же никого, и все окна темные. Думаю — что за нахер? Не может же быть, что все уже спят. Судя по луне и звездам, время совсем не позднее. Вдруг, слышу — пение. Далеко, за деревней, где-то в холмах. Ну, что мне посреди улицы стоять, чай не хер перед бабою, пошел посмотреть, что там происходит. Подошел, спрятался в кустах. Смотрю, бабы танцуют, поют, кружатся, а в центре их круга сидит на камешке принцесска наша и глупо лыбится. А рядом с ею какое-то чудище с рогами, всё мехом покрытое. Я уж за секиру схватился, но понял, что альвийку никто убить не пытается, и решил обождать.

— А я, кстати, этого всего почти не помню, — заметила Миэльори. — Только какие-то цветные пятна, музыку и цветы — как сон какой-то. Видимо, что-то нам подмешали в еду или питье, но не рассчитали, что у бьергмесов устойчивость к ядам и снотворным значительно выше, чем у людей.

— С ума сойти, — Гленард удивленно покрутил головой.

— Это только начало, — Миэльори улыбнулась.

— Ну, вот, значит, — продолжил Тарбен, — сижу я в кустах, а эти хороводы водят и песенки поют. Всё больше про Богиню и про ее милость. И одни бабы, Гленард, ни одного мужика. Поют и что-то выкрикивают про милость Богини и про славу ее. Я уж, было дело, начал надеяться, что сейчас они с себя одежду поскидывают да начнут голыми плясать да трахать друг друга по-всякому изощренно, но, видать, холодно было, поэтому они просто поплясали, попели и разошлись. Там еще было что-то про то, что они просили Богиню принять Миэльори и дать ей к ним присоединиться. В общем, когда начали они расходиться, они и альвийку обратно повели. И тогда я задворками и огородами тоже обратно в хату пробрался, как будто и не было ничего.

— Наутро я проснулась, — продолжила альвийка, — и ничего из этого не помнила. Тарбен мне рассказал, а я невероятно удивилась. У меня было полное ощущение, что это был сон, но Заноза всё рассказал в подробностях, поэтому я не сомневалась. Мы поняли, что что-то нам подсыпали, и решили быть осторожнее. Хорошо хоть не сразу отравили, как лейтенанта Кениона. За завтраком я отвлекла нашу хозяйку, Мазену, простыми разговорами о жизни, а потом как бы невзначай спросила, а кто это вчера у нас руководил обрядом на холме, кто рядом со мной стоял. И она сразу: «Так это ж Жужанна, ведьма наша». А потом осеклась, поняла, что лишнее сболтнула, как-то странно на нас посмотрела и ушла на кухню к печке. А я заметила, что, похоже, Мазена-то беременна, хотя муж ее, вроде как, несколько лет назад умер.

— И что дальше?

— Дальше мы, естественно, захотели поговорить с этой Жужанной. Однако ни Мазена, ни женщины в окрестных домах не хотели говорить нам, где ее найти. Глупо отмалчивались или переводили разговор на что-то другое. В конце концов, мы нашли девчушку, игравшую с курами на улице, и она нам сказала, что ведьма живет у холма за деревней, рядом с оврагом. То есть, почти там, где Заноза видел тот странный обряд с моим участием. Мы пошли туда, нашли эту избушку, не без труда. Жужанна оказалась весьма приятной женщиной лет около сорока. Встретила она нас приветливо, но когда я попыталась расспросить о том ритуале, она резко прекратила разговор, заявив, что, наверное, мне всё приснилось. Дала мне травок, чтобы крепче спать и не видеть плохие сны. Естественно, принимать их я не стала. Мы отправились к старосте Дорофею, но он говорил с нами неохотно.