Дэниел О’Мэлли - Ладья [litres]

Мы никогда точно не знали, насколько серьезной была твоя потеря памяти. Норман клялся, что сделал свое дело как следует – что твоя личность полностью удалена и ты теперь чистый лист. Ты могла только восстановить свои навыки и кое-какую подготовку, но мысли и воспоминания Мифани Томас исчезли. Норман в этом не сомневался.

Правда, он не сомневался и в том, что после его работы ты будешь полностью недееспособна. Но трупы, разбросанные по всему Лондону, явно это опровергли.

Он вздохнул, вид у него был довольно подавленный.

– В общем, в понедельник ты появилась на работе с таким видом, как будто прошла войну. Признаюсь, я немного запаниковал. Я немедленно активировал прослушивающие устройства у тебя в кабинете и стал вести непрерывное наблюдение. Если бы ты сделала хоть что-то, показывающее, что ты помнишь… если бы ты обвинила… ну, у меня есть экстренный план захвата контроля над Шахами. Это было бы сложно, рискованно, но, думаю, мы бы справились.

Но ты просто делала свою работу и ничего такого не выдавала. Ты была немного растеряна, проявляла неуверенность во всяких повседневных вопросах, и я подумал, что ты потеряла воспоминания только за последние несколько дней, а то и часов. Ведь ты знала, кто ты, и вполне сносно выполняла свои обязанности. Гештальт, который не знал о твоей модификации памяти, понятия не имел, что происходит, но и он заметил, что ты стала более решительной, чем обычно.

– Ты не рассказал Гештальту?

– Чем меньше людей знает секрет, тем легче его сохранить, – ответил Грантчестер. – К тому же, я не был уверен. Но благодаря твоему описанию того вечера теперь я знаю, что Норман был прав: ты – не она. И в кого бы ты ни выросла – ты уже показала, что знаешь слишком много. – Мифани снова подумала о длинных пальцах у себя на шее. – В каком-то смысле даже жалко. Мы бы с удовольствием разузнали всю историю, но сейчас я намерен исправить свою ошибку.

– Собираетесь меня стереть? – дрожащим голосом спросила Мифани. – Как стерли личность Томас?

– Или ее отсутствие, – ответил Грантчестер. – И да, собираемся. Но, разумеется, не так, как в прошлый раз. До этого мы хотели, чтобы твой разум стал послушным и готовым к сотрудничеству. Такой, который был бы способен на эффективное взаимодействие и принес бы пользу. Сейчас мы, конечно, не можем пойти на такой риск. В этот раз Норман очистит твой мозг полностью. Следующий, кто посмотрит на мир этими глазами, будет совершенным новорожденным. Мы оставим тебя в живых для кое-каких тестов – будем отслеживать импульсы, посмотрим на реакции в лабораторных условиях. А потом тебя распилят на кусочки, подходящие для изучения под микроскопом.

– Что-что? – переспросила Мифани.

– Мы всегда хотели тебя хорошенько изучить, – заявил слон. – Ты вообще пугаешь Правщиков. Женщина, которая умеет управлять живой материей. Их преимущество в том, что они все биологические создания, – это оружие, которым они могут победить Шахов. Они не смогут стрелять из своих пистолетов, если ты решишь им запретить. Какими бы улучшениями ни обладали агенты, под твоим контролем они готовы были себя разорвать. Ты, дорогая, – их самый страшный кошмар. И – величайшая возможность. Ты – наш уран. Если нам удастся разобрать тебя на части, то нас уже ничто не остановит.

– Ученые из Имения не смогли, – заметила Мифани напряженно. Пальцы Нормана опустились вниз, забравшись под комбинезон и остановившись на плечах.

– По сравнению с этими людьми ученые из Имения – дети, играющие в конструктор. – Грантчестер презрительно фыркнул. – Правщики занимаются этим уже много веков. Они разобрали геном человека еще при королеве Виктории. Они исследовали территорию человеческого тела и возвели в нем небоскребы! – Он посмотрел куда-то за ее спину. – О, наверное, ты захочешь пообщаться с другими моими гостями, прежде чем мы тебя ликвидируем? – Краем глаза Мифани увидела, что вдоль стола Грантчестера прошагали две фигуры и встали по бокам от слона.

На Мифани смотрели Элиза и Алекс Гештальт, и их взгляды излучали крайнее отвращение.

– Конечно, Элизе могут не понравиться некоторые твои замечания о ее послеродовой депрессии, но, возможно, ты захочешь поздравить родителей моего ребенка, – произнес Грантчестер с довольным видом. – Я же вас сейчас покину, однако Гештальт изъявил желание понаблюдать за тем, как Норман делает свою работу. Приятного вам вечера, – заключил он, вставая.

Мифани услышала, как он прошагал по комнате, открыл портрет и поднялся по скрытой за ним лестнице.

– Итак, сучка Томас, – проговорили брат и сестра Гештальт в унисон. – Не могу выразить словами, как приятно видеть тебя скованной. О, это зрелище станет для меня настоящим удовольствием после этой недели, когда мне приходилось прятаться у Грантчестера.

– Ты хоть знаешь, каково это было? – с вызовом спросила сестра-Гештальт. – Бояться заглянуть в другие свои тела из опасения, что их уже калечат мучители из Крепости? Или что я открою глаза, а их в этот момент выколят? – Она наклонилась над столом и неловко ударила Мифани сбоку по голове.

– О, зато как сейчас будет приятно, – проговорил брат.

Мифани ничего не отвечала – не стала даже врать о том, что случилось с другими телами. На самом-то деле с Тедди и Робертом не случилось ничего. Их держали скованными, с завязанными глазами, в звукоизолированных помещениях. Алрич с учеными и мучителями пытались выработать способ, который позволил бы воспользоваться преимуществом коллективного разума Гештальта и пытать все четыре тела одновременно. Мифани тогда лишь улыбнулась их восторженным идеям, но решила в этом не участвовать. Сейчас, однако, об этом пожалела.

Норман, не отводя руки от Мифани, развернул ее кресло к себе, а затем поставил ее на ноги. Он впился в нее взглядом, и она отвернулась. Там, где он прикасался, у нее онемела кожа. Он притянул ее ближе. Когда он схватил ее за плечи, так, что она не могла сопротивляться, по ним тоже разлился холод. А если бы она пнула его ногой, это был бы всего лишь удар по голени – как ударил бы ребенок, впавший в истерику. Когда он открыл рот и наклонился над ней, Мифани едва сдержала крик. Ощутив его дыхание у себя на лице, она поморщилась. Это был химический запах, похожий на тот, которым пах тот Правщик в клубе.

Бледно-фиолетовый язык Нормана вдруг ощетинился длинными белыми ворсинками. Усики, похожие на волоски, прижались к ее губам, как в полузабытом кошмаре. Его губы потерлись о ее, и он просунул свой язык ей в рот. Она стала давиться, и язык принялся скрести по ее горлу.

У Мифани округлились глаза. В память добавились образы, которым, она знала, было суждено вскоре развеяться. С одной стороны была девочка – она равнодушно наблюдала за ними. За ней – брат и сестра Гештальт, они стояли и дышали в унисон. Чешуйчатые щеки ее палача слегка соприкасались с ее лицом, а сам он жадно изучал ее сознание.