Лев Соколов - Золотой конвой [СИ]

— Амба! — Запоздало-испуганно крикнул кто-то впереди.

Хлопнул выстрел, чужой, — с той стороны. Незамедлительно на звук, лупанул очередью Мадсен Гарткевича. И потом еще одной.

— Ай!.. — Как-то совсем по-детски, — крикнул некто за еловым занавесом.

— Братва, тикай назад! — Густым басом донеслось с той стороны. — Гнись к седлу, дубина!

Забили глухо по снежному покрову копыта. Судя по перестуку, коня два-три, уносили своих невидимых седоков. Гарткевич проводил их еще одной очередью, — на добрую память.

— А, наелись! — Рявкнул Гущин. — Кому десерта?!

Хлопнул выстрел. Оттуда. И непонятно куда. Видать кто-то, удирая, пальнул с седла, для самоуспокоения и острастки. Со стороны лежки Гарткевича металлически клацало, — тот менял расстрелянный магазин, и заправлял новый, работая рычагом затвора. Стало тихо.

Медлявский настороженно продолжал смотреть. Гущин прав. Чертова тайга, — зеленый ад, где за одним занавесом деревьев всегда встает другой. Здесь толком не видишь ни боя, ни своей победы, ни тел врагов. Здесь увидишь только свою смерть, — когда она уже придет, и вцепится.

— Гарткевич, Гущин, — Медлявский показал рукой на след, оставленный конвоем, и сняв ствол своего карабина с ветви побрел по снегу к тропинке. — Сменим позицию, пока у врага паника, — тихо объяснил Медлявский, догнавшим его офицерам. — Сейчас чуть сократим до конвоя, и снова встанем.

— Думаете, — эти еще сунуться? — Вопросил Гарткевич.

— Увидим.

Шли по утоптанной коновоем протопке ходко. Потому и не взяли в арьергард лошадей. Тем могли выдать шумом, а основной конвой, который пробивал дорогу в снегу шел так медленно, отстать было практически невозможно. Из разгоряченного ходом нутра валил пар. Оружие держали в руках.

— Вон, неплохое место для заставы, — Гарткевич показал рукой на плотную группу елей, перед которыми деревья как раз радели, открывая место для взгляда и огня. — Что скажете, штабс-капитан?

— Да, полагаю, — кивнул Медлявский. — Встаем.

Снова залегли, затаились. Было тихо. Никто не догонял.

— Похоже, они все-таки наелись свинцом. — Пробормотал Гущин.

— Утомила меня эта партизанщина, — Буркнул Гарткевич. Бегаем как бабы по деревне. Хлопнули друг друга тряпками по рожам, да разбежались. Ни фронта нормального, ни позиций, ничего.

— Да уж, не война, а польский бардак. — Прошептал Медлявский.

Все они, тем или иным способом думали об одном и том же. Никому не нравилась эта война. Впрочем, Медлявский вспомнил ту «Великую Войну», и понял, что в то время офицеры ругали её не меньше. Никому не нравилась та война, что жарила тебя именно сейчас.

— Однако, тише господа, — приказал Медлявский. — Слушаем.

И они услышали. Стрельба была частой, заполошной, и… раздавалась у них за спиной. Там, где шел основной конвой.

— Дьявол! — Рявкнул, подскакивая на колено и разворачиваясь назад Гарткевич.

— Это конвой! — Высказал очевидное Гущин.

Все переводили друг-на друга растерянные лица.

— Встали! Бегом! — Рявкнул Медлявский.

Бежали по тропе медленной трусцой. Быстрее было нельзя, сдохнешь в тяжелой одежде и валенках. На ходу растягивали башлыки, раскрывали верхние крючки полушубков.

«Кто там?.. — думал Медлявский, — Другая банда?.. Или те же, чей передовой дозор мы сбили сейчас?.. Они ткнулись в нас, и могли сделать в лесу крюк «косым маршем»… Они нас обхитрили… Нет… мы все сделали правильно… Просто нас слишком мало… Черт побери того, кто сунул нас сюда!»

— Стрельба была все ближе. Сухие, хлесткие винтовочные выстрелы. На их фоне тише, другим тоном, сыпало другое оружие, — Медлявский узнал голос Маузеровских пистолет-карабинов. Наверняка — прапорщика Эфрона. И судя по тому, как тот швырял боеприпасы, — положение было отчаянным.

Распаренные, будто в бане, они вывалились к конвою. Деревья разошлись, и они увидели цепь навьюченных лошадей. Солдаты-поводыри лежали и стояли за деревьями, по левую руку от лошадей, и палили куда-то влево. Некоторые уже застыли в снегу неживыми грудами полушубков. Показалось, что видит торчащие из сугроба ноги Гиммера, в британских штанах… Маузеры Эфрона громыхали где-то впереди. Медлявский окинул коновой глазами, но не смог найти Гиммера. Заметил только унтера Овчинникова, который ютясь у дерева, пытался отдавать какие-то приказы, судорожно сжимая в руке наган.

— Так, господа. — Медлявский поднял левую руку, словно закрывая товарищам путь. — К конвою не побежим. Нечего нам лезть на пристрелянную позицию. Обойдем слева, и ударим нападающим во фланг. Зажмем их угловым огнем.

— Не попасть бы под огонь своих, — буркнул Гарткевич.

— Вот поэтому, вглубь и не суйтесь. Ну, пошли!

Пыхтя, и стараясь смирить дыхание, они забрали влево от конвоя. Медлявский шел впереди. Вряд ли, в такой густой тайге нападающие дальше чем в 50–70 метрах. Все, — можно свернуть параллельно конвою… И они действительно вышли на врага. Выстрелы выдали тех раньше, чем увидел глаз. Фигуры в тяжелой одежде, при стоящих рядом лошадях. Они прятались за деревьями, и стреляли в сторону конвоя. Три. Пять. Дальше, кто-то еще.

— Гарткевич, — распорядился Медлявский. — Причеши! Гущин — левее!

— Минуту… — Гарткевич, встал на колено, пытаясь выровнять дыхание.

Медлявский поднял карабин. Навел одной из фигур в центр — бок, под поднятую руку, чуть выше косого патронажного ремня. — и нажал спуск. Человек выпустил приклад своей винтовки, однако, второй рукой удержал её за цевье, и нелепо балансируя с разведенными руками, рухнул в снег.

Затарахтел пулемет Гарткевича. Дерево рядом с еще одним взорвалось щепой. Человек тут же упал — обученный — завертел головой, и схлопотал еще одну пулю. Может, постарался Гущин.

— Обошли! Справа! — Заголосил кто-то. — Пулемет!..

Кто-то уже спрятался за деревом, переориентировавшись в сторону троих офицеров. Раздался выстрел. Взвизгнуло выше голов. Еще. Глухо застонал ствол.

— Без паники! — На миг перекрыл все незнакомый командирский голос. Первый эскадрон! Заходи с фланга! Окружай! Второй эскадрон, — отсекай, чтоб не убежали!

Медлявский про себя испуганно крякнул. — «Два эскадрона?! Тут же одернул себя. — Да нет, где же тут силы огня на два эскадрона? Лукавит красный. На испуг хочет взять. Чтоб дрогнули и побежали. Ну, на тебе, красный черт! Я сегодня тоже щедрый!»

— Пе-еррвая рр-оота! — Завопил Медлявский — Пулемет на позицию! Вторая рота! Заходи во фланг, чтоб ни одна сволочь не ушла!

Гарткевич прекратил стрелять, и посмотрел на Медлявского осоловелыми глазами. Вообще, в лесу все как-то настороженно притихло. Грохнуло лишь два редких выстрела.

— Что ты трындишь, вошь колчаковская? — Донесся из глубины леса командирский бас. — Откуда у тебя две роты?