Вернор Виндж - Конец радуг [litres]

В любом случае старые парковки на северной окраине кампуса исчезли, а им на смену явились игровые площадки и офисные здания, похожие на карточные домики. Роберт приказал машине высадить его на краю старого кампуса, там, где раньше находились факультеты математики и прикладной физики.

– Все изменилось, даже в тех местах, где раньше стояли здания.

В действительности свободного места даже больше, чем ему помнилось по семидесятым.

– Не беспокойтесь, профессор. – Шариф по-прежнему общался исключительно голосом. Было похоже, что он зачитывает из справочника: – Кампус университета Сан-Диего необычен и значительно менее консервативен, чем все прочие в Калифорнии. Большая часть построек восстановлена после Роуз-Каньонского землетрясения. Вот официальный вид. – Внезапно здания стали внушительными, бетонно-арматурными, приблизились к картине из его памяти.

Роберт жестом отогнал подделку: Хуан научил его это делать.

– Мистер Шариф, меня устраивает основной вид.

– Извините.

Роберт пошел на восток через кампус, изучая окружение. На игровых площадках царила такая же суета, как в 1970-е: одновременно проходило с полдюжины матчей по европейскому и американскому футболу. Роберт ни разу в них не участвовал, но ему нравилось, что в университете Сан-Диего студенты играют, а в остальных – преимущественно глазеют на состязания полупрофи.

Если присмотреться… гм, люди, мимо которых он проходил, выглядели довольно обыденно. Знакомые рюкзаки, рукоятки теннисных ракеток торчат вверх, будто приклады штурмовых винтовок.

Многие болтали сами с собой, иногда жестикулировали в воздухе или тыкали пальцами в невидимых противников. Ничего нового: Роберт всегда костерил мобильных наркоманов. Но здесь это проявлялось еще настырнее, чем в Фэйрмонте, среди детей. Было что-то крайне дурацкое в том, как человек идет себе по дорожке, внезапно останавливается хлопнуть по ремню и говорит с пустотой.

Новый Роберт, сопричастный цифровизации, не устоял перед соблазном статистической обработки увиденного и вскоре заметил то, что старому Роберту бы не бросилось в глаза. В кампусе много студентов, но и стариков предостаточно. Слишком много стариков. Примерно десятую часть толпы составляли весьма пожилые люди, реальные ровесники Роберта. Примерно треть – поджарые и энергичные, те, кого в двадцатом веке окрестили бы набившим оскомину термином «активные пенсионеры». А некоторые… он не сразу приучился замечать тех, кому повезло сорвать джекпот современной медицинской помощи. Кожа гладкая, походка пружинистая, и выглядят совсем молодо.

Больше всего приободрило его зрелище пары старперов, попавшейся навстречу: оба с настоящими книгами! Роберту захотелось схватить их за свободные руки и сплясать джигу. Но он лишь улыбнулся им во все тридцать два, когда они проходили мимо.

Шариф доказывал, что поход в обычное здание или даже университетскую книжную лавку недостаточно эффективен.

– Университетская библиотека – лучший выбор для вас, профессор.

Роберт двинулся по тропинке, идущей чуть под уклон. Эвкалипты разрослись сильнее запомнившегося ему. На ветру шелестели сухие листья крон. Под ногами трещал всякий сор: сучья, веточки и кора. Где-то впереди зазвучало хоровое пение.

Потом он увидел за деревьями Библиотеку имени Гейзелей. Не изменилась за столько лет! Гм, ну колонные опоры оплел плющ, но совсем не виртуальный. Он вышел из рощицы и уставился на здание.

Ожил голос Шарифа.

– Профессор, если сейчас свернете направо, то к главному…

Роберт помнил маршрут именно таким, но помедлил, когда собеседник осекся.

– В чем дело?

– Ой. Извините. Поворачивайте налево и обойдите кругом. Главный вход заблокирован толпой. Они поют.

– Ага. А о чем, кстати?

Ответа не последовало.

Роберт пожал плечами и, следуя указаниям незримого проводника, обошел здание с северной стороны. Он спустился туда, где, вероятно, находилась парковка нижнего уровня. Библиотека нависала над головой. Он помнил, как ее строили, помнил критические стрелы. «Дорогущий белый слон» [14] Белый слон (white elephant) – в англоязычной традиции идиома для обозначения безрассудно дорогого проекта или подарка, обслуживание или ремонт которого ложатся тяжким грузом на владельцев. , «тренировочный лагерь космических кадетов». Ну да, есть в ней что-то космическое: шесть надземных этажей образуют огромный октаэдр, касающийся вершиной земли и поддерживаемый пятидесятифутовыми колоннами. При Роберте структура была из бетона и размашистых стеклянных панелей, а теперь заросла плющом выше пятого этажа, и бетон скрылся из виду. Библиотека по-прежнему выглядела так, словно свалилась с неба, но больше напоминала старинную драгоценность размером с гору, и застежка ее была цвета земной зелени.

Пение стало громче. Кажется, «Марсельезу» исполняют. Некоторые строфы, впрочем, наводили на мысль о старых добрых студенческих протестах.

Он углубился под нависающие конструкции библиотеки. Теперь, чтобы увидеть четвертый, пятый и шестой этажи снизу, нужно было задрать голову, и бетон наконец проявился из сплетений плюща.

Странное дело. Края каждого этажа прямые, как и были, но бетон пересекают неровные светлые линии. На солнце они поблескивали, словно серебряные жилы в камне.

– Шариф?

Ответа не было.

Надо поискать объяснений. Хуан Ороско бы сделал это почти не задумываясь. Он улыбнулся. Серебристые иззубренные линии были шаловливо-таинственны, и в том, вероятно, заключалось объяснение. В университете Сан-Диего уважали симпатичные диковинки студенческого творчества.

Роберт пошел в сторону короткой лестницы, ведущей на погрузочную платформу. Кажется, это самый простой способ добраться до библиотеки. На стене имелся выцветший знак ВХОД ТОЛЬКО ДЛЯ СОТРУДНИКОВ. Дверь для подвоза грузов была заперта, но вторая, поменьше, приотворена. Он услышал изнутри шум; что-то вроде бы пилили – плотничали? Он вспомнил, как Хуан ему рассказывал про местные ракурсы Эпифании по умолчанию, и нерешительно взмахнул рукой. Ничего. Он пожестикулировал снова, чуть иначе. Упс . Дверь была вся в заградительных метках. Он посмотрел вверх по склону холма; где-то там, за гребнем, главный вход. Через Эпифанию стал виден мальвовый нимб, пульсирующий в такт пению. Над музыкой парили слова: А has la Bibleotome! [15] Долой библиотомный проект! (франц.). Он слышал теперь и настоящие, и удаленные голоса, музыка превратилась в какофонию.

– Шариф, что происходит?

На этот раз ему ответили:

– А, да это очередной студенческий протест. Вам через главный вход не пройти.

Он постоял мгновение, с легким любопытством размышляя, против чего в эти дни принято протестовать студентам. Неважно. Потом поищем. Он продвинулся к полуоткрытой двери и заглянул в слабо освещенный коридорчик. Несмотря на поднявшуюся фантазматическую бурю предупреждений и правил поведения, прямая преграда отсутствовала. И стал слышен другой странный звук, перекрывший хоровое пение: резкие, раздирающие душу хрипы. А в промежутках между ними – молчание.