Николас Димитров - Дилер реальности

Прокручивая в голове план действий, подхожу к противоположной платформе, куда уже прибывает мой поезд. Стеклянные стены, которые раньше отделяли пути от зала ожидания, убрали еще во время повальной либерализации. Вместе с ними исчезли и водители поездов, замененные автоматикой. Полная криптоанархия! Полная свобода! Как всегда, я стою слишком близко к краю, и поезд проносится в нескольких миллиметрах от кончика моего носа. Мне удается ощутить не только воздушную волну, но и запах уставшего грязного металла. До чего же это страшно — не обладать страхом смерти…

Тут, наверно, следует рассказать, как Харон появился в моей жизни и почему сотрудничество с ним так важно для меня. Мы познакомились двадцать четыре года назад, когда мне было всего восемь. Все, что я помню до этого, — унылый католический приют для брошенных младенцев при церкви Святого Иосифа. Не знаю, почему я оказался именно в нем — видимо, моя биологическая мать была католичкой. Или просто решила, что для младенца полуевропейской внешности это самое подходящее место. А еще я отчетливо помню мои постоянные мечты из него сбежать.

Однажды у меня это получилось, и работники приюта нашли меня только с помощью полиции в ботаническом саду. По словам Харона, который был одним из полицейских, вид у меня был чуть ли не просветленный, так я наслаждался неведомым мне ранее миром за стенами своей «детской тюрьмы». Он вспоминал восьмилетнего мальчика, сидящего у пруда в состоянии странного оцепенения. Меня забрали, накормили, обогрели и вернули к строгим монахиням.

С тех пор мои попытки сбежать повторялись чуть ли не каждый месяц, пока приют не махнул на меня рукой. Я стал жить на улицах района Гейланг, пробавляясь мелким воровством и случайными подработками. Там я нахватался, кроме английского, и остальных языков космополитичного города: малайский, путунхуа, тамильский, начал понимать даже несколько более редких наречий. А Харон, который к тому времени уже работал в управлении полиции района (а потом и возглавил его), взял меня под свою опеку. Сначала отмазывал от неприятностей, потом стал давать собственные поручения, не всегда легальные.

Я был счастлив — постоянно меняющийся суетливый мир улиц придавал мне движение, которого так не хватало в приюте. Я работал у Харона курьером, иногда вел для него слежку. Несколько раз он внедрял меня разносчиком или подмастерьем в местные бизнесы, в которых был так или иначе заинтересован. Миловидный, покладистый на вид подросток не вызывал подозрений у самых проницательных нанимателей. Поэтому у меня получалось выполнять задания, с которыми бы никакой взрослый не справился. Харон очень ценил меня за это и выделял среди остальных малолетних воришек и попрошаек, которых у него была собрана целая банда.

По словам Харона, тогда он и открыл во мне способность перевоплощаться и сливаться с окружением, в то же время сохраняя способность отстраненно наблюдать и собирать информацию. Я был идеальным посредником между преступным миром Сингапура, мастерски скрытым от сотен уличных видеокамер, и его цивилизованным фасадом.

Однажды я потерял осторожность и был пойман владельцем судоходной компании, когда фотографировал содержимое его сейфа. Я чудом избежал участи быть подвешенным на крюк и выпотрошенным и две недели прятался на явочной квартире у Харона. Тогда я и не знал, что за мою голову была назначена крупная сумма и по всему городу рыскали «охотники», желающие заработать на поимке малолетнего шпиона.

Харон тем временем разработал план, как понадежнее спрятать меня от мести судовладельца. Вскоре мне было устроено свидание с приемными родителями — американцами. Те сразу влюбились в «милашку-сироту, у которого пропали родители», как описал меня Харон. Много позже я видел свое фото в деле об усыновлении: скромно одетый мальчик, с темно-русыми кудрявыми волосами, белой кожей, четко очерченными губами и скулами, прямым носиком и чуть восточным разрезом глаз. Милашка, даже красавчик.

Так я обрел приемных отца и мать, а через несколько дней покинул город на много лет, переехав с ними в США, где провел юность. Жил обычной жизнью миллионов молодых американцев, получил образование. Однако я всегда знал, что когда-нибудь все равно вернусь в город моего детства. Как, собственно, и распорядилась судьба.

До сих пор не могу понять, случайно ли мы встретились с Хароном снова. Это произошло пять лет назад, после моего возвращения в Сингапур. К этому времени я уже был владельцем разорившегося рекламного агентства и продюсером нескольких медийных проектов, столь же амбициозных, сколь и неуспешных. Денег, которые я наскребал с этой деятельности, едва хватало на то, чтобы по частям выплачивать накопившиеся долги. А местом жительства мне служила съемная квартирка размером с кузов грузовика. И без того неидеальную картинку дополнял лес заводских труб за окном, от одного вида которых першило в горле.

В то время я чувствовал себя абсолютно несчастным. Меня тяготила мысль, что если я ничего в своей жизни не поменяю, то мне придется вернуться назад в Америку. При этом я понимал, что это было бы лишь бегство от реальности в подобие католического приюта моего детства. В скучную, пресную тюрягу.

Отправив свои иллюзии вместе с амбициями на помойку, я принялся искать интересную работу. Приставал ко всем своим друзьям и знакомым, спамил в соцсетях и ошивался на профильных тусовках среди рекламистов, журналистов и телевизионщиков. Город сильно изменился к этому времени. Во времена моего детства всем прибывающим туристам уже в самолете сообщали, что за наркотики здесь грозит смертная казнь. Теперь же в тусовке царило настоящее веселье: одни нюхали, вторые напивались до беспамятства, третьи — и то и другое. И мне приходилось соответствовать, чтобы влиться в это общество. То, что я сам каким-то образом не сторчался в этот период своей жизни, уже само по себе было достижением.

На одной из таких вечеринок я и встретил Харона, у стойки бара, на церемонии награждения деятелей рекламы, куда я проник по поддельному бейджу. Я едва его узнал. Подтянутый коренастый коп с тяжелым взглядом остался в прошлом. Теперь антураж обязывал Харона косить под богемного алкоголика: мятый смокинг, шейный платок, очки с дымчатыми стеклами, массивный перстень на пальце и седая борода, над которой нависала потухшая сигара. Я был так рад его видеть, что чуть не набросился с объятиями.

За эти несколько лет в Сингапуре я пытался с ним связаться, но не мог найти и следа. А тут — попивает виски со льдом, как ни в чем не бывало. Но Харон остановил меня строгим взглядом, как только он умел. Будто мы расстались на прошлой неделе, буднично спросил, где я работаю. Я признался, что нахожусь в поиске.