Екатерина Звонцова - Рыцарь умер дважды

– Милая… ― шепчет Джейн мне в макушку, лихорадочно ощупывает плечи и руки. ― Больно? Ты ничего не сломала? Я была как во сне, ты мне тоже казалась сном, но теперь я понимаю, что, что ты сделала! ― Она лихорадочно целует меня в лоб. ― Спасла. Нас…

…Но она облачится в эту тяжелую рубаху, похожую на панцирь дракона, совсем скоро. Облачится и возьмет меч, ждущий на столе. А дальше?.. И наваждение уходит, забирая радость.

– Почему ты не сказала, что любишь его?..

Я могу спросить у сестры десятки иных вещей. Могу, но это важнее, и я знаю, это заставит ее вздрогнуть. Да. Теперь я ведь знаю ее куда лучше. Теперь, когда однажды она умерла. Джейн чуть отстраняется, вглядывается в меня, гладит по щеке. Не отвечает.

– Ты правда собиралась уйти вот так? Просто уйти сюда?..

Вопросы не легче, не лучше первого, мы обе это понимаем. Она продолжает гладить меня, но взгляд такой, что хочется отвести глаза. Я загнала ее в угол. Воскресила ― и сразу загнала.

– Я… ― рука заправляет прядь за мое ухо. ― Послушай, Эмма. А ты поверила бы мне? Отпустила? Ты… вообще во все ли веришь, что видишь вокруг?

Сладко пахнут цветы в ее волосах. Лицо свежее, как после долгого мирного сна. На платье, на нежном кружеве не проступает ран. Лишь один след, на боку, повторяет мой.

– Ты… Лазарь. ― Получается жалко, тихо. ― Лазарь, к которому тоже привела Спасение сестра, а запомнили все лишь Иисуса.

Вот только что стало Спасением? Господь не среди нас, не в непроглядной зелени этого мира, или я ослепла настолько, что не вижу Его за взрывами и гробами. Джейн смеется, но это невеселый смех.

– Иисус не приносил таких жертв, воскрешая его. ― Она переводит взор на мою руку, хватает, прижимает к щеке и тут же пачкается кровью. ― Боже! ― Она оборачивается к тому, кто стоит в стороне, кто неотрывно смотрит, но ни словом не вмешивается в разговор. ― Помоги ей. Она никогда не теряла столько крови!

Никогда не теряла столько крови. Никогда не водила армии. И никогда не была так любима. Вождь не сводит с Джейн нежного взгляда, опять ничего не говорит, а просто подходит и опускается подле меня. Я невольно сжимаюсь, когда желтый туман начинает виться от смуглых пальцев. Рану на боку обдает жаром, потом холодом. Она перестает саднить.

– Эти, ― Мэчитехьо осторожно берет мою ладонь, ― лучше сначала промыть. Ты могла занести туда что-то.

– Не надо. ― Я отнимаю руку, она снова кровоточит, и я спешно зализываю раны. ― Все в порядке. Мне вообще…

Не нужна помощь. Тем более от вас.

Джейн так и не ответила ни на один мой вопрос ― и не ответит. Потому что ответов не существует, потому что на самом деле нас, кажется, разрубили не во младенчестве, а сейчас, прямо сейчас, и совсем не доктор Адамс. Я смотрю, как она опускает голову на чужое плечо, пока желтый туман залечивает и ее кровоточащий бок. Она прикрывает глаза, будто сейчас мирная минута в каком-нибудь саду, на романтичном свидании после бала. Будто ничего не произошло. Не происходит. Не произойдет.

– Дай руку, Эмма. ― Вождь ловит мой взгляд, и я опять обжигаюсь о горящие уголья, полные искренней тревоги. ― Кровь льется очень сильно.

– Не надо. ― Повторяю, даже не понимая слов. ― Она сама остановится. Когда-нибудь.

Пусть выльется вся, пусть от этого успокоится сердце. Пусть я почувствую усталость, и снова счастье, и то, что должна чувствовать, видя спасенную Джейн. Джейн, которая чуть не уехала, чуть не умерла, чуть не исчезла и… исчезла в конце концов. Исчезла, хотя наши пальцы переплетены.

– Ты нездорова. ― Она тянется потрогать мой лоб, а я не нахожу сил пошевелиться. ― Тебе нужно отдохнуть. А нам…

Нам. Ей отдельно от меня, ей и ему.

«Нам» не успевает отзвучать в голове. Не успевает выпустить когти, и отразиться на лице, и выплеснуться в жалобном «Я с тобой!». Джейн не удается даже закончить фразу: окна брызгают осколками. Фиолетовый вихрь возникает из ниоткуда, и из этого вихря делает шаг Великий.

Через секунду он обрушивает на нас пламя.

Я действительно не знаю, не понимаю ничего. Я опустошен, в голове одно: «Вернуть Эмму, выдворить и ее, и Мильтона из этого ада». Все ― самый старый друг , и отец, и поединок, ― касается только нас с Мэчитехьо, я и так втравил слишком многих. Некоторые поплатились, некоторые платят сейчас. И я не должен усугублять это, не должен, док прав.

…Не должен. Но едва увидев величественно выпрямившегося вождя, едва встретившись с ним глазами, я просто бью.

Швыряю в него горсть пламени, из горла вырывается вопль. Мильтон кидается ко мне с какими-то увещеваниями; я не глядя простираю вторую руку, ― и его вместе с Кьори отбрасывает в угол, к каким-то обломкам, к ящику, напоминающему мой реквизит. Нет, не его, но я не успеваю осознать это до конца: пламя, обретя красный оттенок, возвращается стремительным изгибом плети.

– Амбер! ― Доктор и Эмма кричат с разных сторон.

– Эйриш! ― Еще один зов. И это не Мэчитехьо.

Голос женский, похожий на Эммин, знакомый. Отскочив, вскинув руки, рассыпав пламя кристаллами кровавого льда, я наконец сознаю: за вождем не одна из тех, кого я в бешенстве назвал чертовыми сестричками. Их там две. И если Эмма дрожит, и пытается отползти, и тянет за рукав белого платья ту, что рядом, то она …

– Оставь его! Прекрати!

Джейн вскакивает, встает со Злым Сердцем плечом к плечу. Не такой я видел ее с Кьори у Саркофага: в волосах Исчезающего Рыцаря цветут бутоны земных цветов, она в одежде, в которой могла бы венчаться. Она напоминает сестру, в свою очередь надевшую древние доспехи, но глядит с яростью, с той, которой нет даже на изнуренном лице вождя. И я понимаю: она не отойдет. Не отойдет, потому что жрица была права.

– Эйриш! ― снова Джейн зовет меня. ― Пожалуйста…

– Прочь.

Я зажигаю над ладонью новый сгусток пламени, лилового. Вождь, напряженно наблюдая за мной, зажигает два ярко-зеленых ― они бешено вращаются друг вокруг друга, отблески пляшут на потолке. Я должен опередить его, во что бы то ни стало. Это единственная мысль, единственное расплывчатое осознание: я наконец убью его. Я жил этим, это предрешено, и…

– Джейн! Стой!

Голос. Я слышу его впервые за много лет, слышу, и в голове оживают чужие сказки у костра. Мой рот сам болезненно кривится, зубы впиваются в губу. А Исчезающий Рыцарь уже между нами ― стоит, раскинув руки, подобно Изувеченному Богу с креста. Пламя моего фиолетового шара пляшет на ее лице, зелень тех, что вьются над рукой Мэчитехьо, дрожит в волосах. Он шагает вперед. Но останавливается по велению легкого качания головы.

– Прекратите. ― Отчетливо, как удар клинка. ― Оба.

Джейн подступает ближе, еще ближе ― теперь я смотрю только на ее босые ноги. Они впервые не сбиты в кровь, и вся она действительно другая. Я почти заворожен, почти понимаю, почему мой народ пошел за ней, почему вышивал на знаменах и одежде ее лицо. Но…