Рональд Малфи - Кость бледная

– Не нужно говорить, – произнесла фигура.

Ее облик снова прояснился, и на этот раз Пол смог различить ружье, ствол которого был направлен на него. Дыхание мужчины повисало паром в воздухе, его лицо скрывала копна волос и всклокоченная черная борода. Но глаза у него были ясными и разумными. А Пол просто лежал, не в состоянии шевельнуться. Сердце пульсировало в ушах. Фигура опустила ствол на толику дюйма. И подняла голову от ружейного ложа. Пол снова попытался поднять руки, но мышцы промерзли. Его зубы не переставали стучать.

– Пол, – произнес горный человек, ствол ружья постепенно опускался, а ветер хлестал мужчину по лицу его же длинными волосами. – Пол, это правда ты?

Пол не мог ответить. И не мог пошевелиться. Ему хотелось закрыть глаза и немного поспать. Фигура приблизилась, обошла вокруг него и остановилась всего в нескольких шагах.

– Боже мой, – выдохнул человек.

Ветер сдул волосы с его лица.

Это был Дэнни.

И была боль, и был звук.

Боль заполняла собой все. Словно шторм, бушевала внутри мышечных волокон и вдоль окоченевших сухожилий. Он чувствовал, как его сжимает и затягивает – затягивает внутрь собственного тела, которое состояло не только из мышц, но и (так казалось) из переломанных костей. Разрушение. Смерть.

Боль стала цикличной, билась словно пульс, с тягучими паузами безмолвия между ударами. В этих промежутках, в этих паузах между спазмами он успевал заметить освежающий и бледно освещенный покой. Золотой. Теплый. Это было похоже на бег вдоль забора, когда дивный цветущий сад мелькает в просветах между гнилыми расколотыми досками. Он осознал, что окунается в эти просветы, стоит им только появиться, пытается вытолкнуть себя в этот сад. Иногда у него получалось. Иногда нет.

Тук-БАХ-тук-БАХ-тук-БАХ!

Звук был неясным. Иногда слышался человеческий голос, раздающийся из хрипящего динамика ( или так казалось ), а в другое время – большую часть времени – не было ничего, кроме голодного завывания ветра, одновременно далекого и близкого, и ритмичного «тук-БАХ» его собственного сердцебиения. Словно скрип старого дерева, содрогающегося в агонии страшной бури. Словно дробная чечетка маленьких твердых гранул, которые швырнули в буфет. Прозвучало: «Се ворядке бой се вопрядке». Запись, которую проигрывали на неправильной скорости.

Мимолетные проблески того сада. Лепестки сирени. Пальмовые листья. Кадры с крошечными разноцветными птицами, летящими по лазурному небу. Солнце, обжигающее, будто лед. Сверкающий золотом пруд. И он был – се ворядке бой – иногда там, иногда нет. Плавал в воспоминаниях о воспоминаниях.

Прохладная рука на его горящем лбу:

– Все в порядке. С тобой все в порядке.

Он очнулся среди тусклого оранжевого света, плывшего в кромешном мраке.

Чувствительность медленно возвращалась к его рукам и ногам, к его пальцам. Тело казалось подушечкой для иголок. Во лбу пульсировало дрожащее сердцебиение, при каждом ударе яркий свет вспыхивал под его веками, ритм, казалось, растягивал череп в разные стороны, будто его кости были сделаны из резины. И хотя эти ощущения были весьма реальны, Пол не был уверен, проснулся он или застрял посреди какого-то панического, иррационального забытья. Потребовалось усилие, чтобы повернуть голову. От этого стук в черепе превратился в непрекращающийся грохот молота, от которого заныли зубы.

Он сфокусировался на оранжевом мерцании посреди этой темноты вокруг – на крошечном солнце, истекавшем, точно кровью, своей энергией в пространство. Исходившие от него полосы света выцветали до бледно-желтого, прежде чем их совсем поглощал мрак.

Эрин Шарма была здесь, хотя Пол не мог ее видеть. Она стояла чуть в отдалении от ослепительного оранжевого солнца, ее тело превратилось в живое отсутствие света. А иногда она сама была солнцем, и это почему-то утешало. Когда Пол смотрел на нее, то видел, что Эрин пытается что-то сказать ему, но не слышал ее. Ее губы шевелились, но слова не вылетали наружу. Что бы она ни говорила, он этого не воспринимал. На каком-то глубоком духовном уровне его тревожила эта потеря, поскольку он верил: то, что она говорила, было важно. Это было предупреждение.

Он уже не плавал в космосе. Эрин Шарма не было . Он лежал на чем-то ровном и упругом. Пол провел рукой и почувствовал эластичное покрывало, которое было колким и пористым. Как губка. Он приподнял уголок «губки» и нащупал под ней грубые деревянные доски. Его рука задрожала.

Когда зрение Пола прояснилось, горящее оранжевое солнце на самом деле оказалось тлеющими углями в печи. А когда его глаза привыкли к полумраку, он увидел, что находится в комнате с грубым деревянным полом из кривых растрескавшихся досок. Угли тлели в толстопузой печке посреди комнаты, чугунная решетка была распахнута. Он почувствовал запах огня… А за ним еще один – густой и зловонный, словно от немытого тела. Едкий, как от разлитых химикатов.

Ему открывались все новые и новые детали. Он лежал в комнате ненамного большей, чем сарай для инструментов. Тонкие острия лунных лучей проскальзывали в щели и трещины и утыкались в дыры от сучков на противоположной стене комнаты, создавая полосатый узор чередующихся света и тени на прогибающихся половицах и по углам, куда не доходили отблески печки. Виднелась дверь в обрамлении лунного сияния, но окон не было.

Он запрокинул голову и почувствовал, что доски под ним обиты шелковистым мехом. Пола мучил вопрос, спит он или нет. Мгновение спустя он различил стоящие в ряд у стены фигуры. Они не столько напугали его, сколько всерьез озадачили. Через секунду он понял, что это просто тяжелые шерстяные пальто, свисающие с вбитых гвоздей. Он попытался сесть, но его скрутило от тошноты и спазмов в животе. Он повернулся на бок; он мыслил достаточно ясно, чтобы понимать – он не хочет захлебнуться в собственной блевотине. Наружу вырывались лишь сухие рвотные позывы, мучительные стоны, напоминавшие нестройные отрывистые крики морского льва. Разгоряченное лихорадкой дыхание расцветало в холодном воздухе комнаты огромными магнолиями пара. Он сам себя не слышал. Словно кто-то набил его уши ватой. Перед ним проступила фигура. Размытая.

– Ты меня слышишь? Ты слышишь мой голос?

Он не был уверен, ответил он человеку или нет. Веки его сомкнулись, и вот перед ним снова тот волшебный сад в просветах ограды. Мультяшные зверушки Диснея скачут по зеленым лужайкам. Птицы поют, словно ангельские трубы. И будто по щелчку, он снова отключился.