Ларри Нивен - Защитник. Рука закона [сборник litres]

Комната, где обитала Шарлотта, была небольшой, но хорошо освещенной и окрашенной в яркие цвета, с кроватью, мягким креслом и экраном 3D, утопленным в стену. Нигде не было острых углов.

Сама Шарлотта находилась в кресле. Сложив руки на коленях, она смотрела прямо перед собой. Ее короткие волосы выглядели не особенно ухоженными. Желтое платье сделано из какой-то несминающейся ткани. Она выглядит покорившейся, подумал я, покорившейся чему-то предельно чудовищному.

Когда мы вошли, Шарлотта не обратила на нас внимания.

– Почему она до сих пор здесь, если вы не в состоянии ее вылечить? – спросил я шепотом.

Доктор Хартман ответил нормальным голосом:

– Вначале мы думали, что это кататоническое оцепенение. Такое мы можем лечить. Уже не первый раз ее предлагали забрать. Она остается здесь, поскольку я хочу понять, что с ней не так. Ее облик не изменился с того момента, как ее доставили сюда.

Она по-прежнему нас не замечала. Доктор говорил так, словно она не могла услышать:

– Есть ли у АРМ предположение, что с ней произошло? Зная об этом, мы могли бы лучше подобрать метод терапии.

Я покачал головой:

– Как раз собирался спросить. Что они могли с ней сделать?

Теперь он покачал головой:

– Ну тогда подойдите с другой стороны, – предложил я. – Чего они не могли с ней сделать? Синяков, открытых ран, чего-то подобного ведь не было?

– И внутренних повреждений тоже. Она не подвергалась хирургическому вмешательству. Имелись признаки введения наркотиков. Я так понимаю, что похитители были органлеггерами?

– Похоже на то.

Она могла быть раньше хорошенькой, подумал я. Дело не в отсутствии косметики и даже не в истощенном облике. Но пустые глаза над резкими скулами, глядящие в никуда…

– Она не слепа?

– Нет, оптические нервы функционируют безупречно.

Когда ток из розетки просачивается через тонкую проволоку от макушки к центру удовольствия в мозгу, внимание электромана тоже привлечь невозможно. Но нет, чистое эгоцентрическое счастье электромана вряд ли можно сравнить с эгоцентрическим горем Шарлотты.

– Скажите-ка мне, – продолжал доктор Хартман, – насколько сильно органлеггер может испугать юную девушку?

– Из рук органлеггеров нам удалось вырвать не так уж много граждан. Честно говоря, я не возьмусь наметить какой-то верхний предел. Они могли показать свои медицинские учреждения. Они могли заставить ее смотреть, как кого-то разбирают на части…

Разгул моего воображения мне самому не нравился. Есть много вещей, о которых не думаешь, потому что задача состоит в том, чтобы защищать возможные жертвы, чтобы Лорены и Анубисы вообще не могли до них добраться. При этом размышления о жертвах делу все равно не помогают, и ты заталкиваешь эти мысли подальше, подальше… Все эти вещи, должно быть, давно крутились в моей голове.

– У них имеется инструментарий, чтобы частично разобрать ее, а потом собрать снова, и при этом все время держать в сознании. Вы бы не нашли шрамов. Современная медицина не в состоянии удалять рубцы только на костях. Они могли делать временную трансплантацию любого рода… И ведь им было скучно, доктор. Дела шли вяло. Но…

– Хватит. – Он уже побледнел; его голос звучал слабо и хрипло.

– Но органлеггеры обычно не являются садистами. Они не относятся к своему материалу с таким уважением. Они бы не играли в подобные игры, если бы не имели что-то против нее конкретно.

– Бог мой, это вы играете в крутые игры. Зная все это, можете ли вы спокойно спать?

– А это вас не касается, доктор. Как по-вашему, могли ее довести до такого состояния страхом?

– Не сразу. Если бы это произошло один раз, мы бы ее вывели из шока. Подозреваю, ее запугивали многократно. Как долго она у них была?

– Девять дней.

Хартман выглядел уже совсем плохо. Он явно не годился для работы в АРМ. Я порылся в спорране и вытащил имплантатор:

– Прошу вашего разрешения поместить на нее игольный трассер. Это ей не повредит.

– Нет нужды шептать, мистер Гамильтон.

– А я шепчу? – Да, черт возьми, я говорил очень тихо, словно боялся обеспокоить ее. Обычным тоном я добавил: – Трассер поможет найти ее, если она пропадет.

– Пропадет? Почему она должна пропасть? Вы же сами видите…

– Банда органлеггеров, похищавшая ее, может снова попытаться. Насколько хороши ваши системы безопасности…

Я осекся. Шарлотта Чемберс повернулась, теперь она смотрела прямо на меня.

Хартман вцепился в мое плечо. Мягко, успокаивающе он произнес:

– Не беспокойся, Шарлотта. Я доктор Хартман. Ты в хороших руках. Мы позаботимся о тебе.

Шарлотта, почти привстав и изогнувшись в кресле, изучала мое лицо. Я старался выглядеть дружелюбно. Естественно, я понимал, что не стоит отгадывать ход ее мыслей. Почему ее глаза так расширились в надежде? В отчаянной, безумной надежде. Ведь я только что сказал о страшной угрозе.

Чего бы она ни искала в моем лице, этого она не нашла. Надежда истаяла в глазах, и Шарлотта осела в кресле, безо всякого интереса глядя прямо перед собой. Доктор Хартман сделал жест. Я понял намек и удалился.

Двадцать минут спустя он присоединился ко мне в приемной:

– Гамильтон, в первый раз она выказала такой интерес к происходящему. Что могло его породить?

Я мотнул головой:

– Просто хотел спросить, насколько хороша ваша служба безопасности.

– Я предупрежу охранников. Мы можем отказаться от допуска к ней посетителей иначе как в сопровождении агента АРМ. Этого достаточно?

– Возможно. Но я хотел бы пометить ее трассером. Просто на всякий случай.

– Хорошо.

– Доктор, что выражало ее лицо?

– Думаю, надежду. Гамильтон, готов биться об заклад, что дело в вашем голосе. Его звучание может ей кого-то напоминать. Разрешите, я запишу ваш разговор, и мы поищем психиатра с похожим голосом.

Когда я поместил в Шарлотту трассер, она даже не шевельнулась.

Ее лицо преследовало меня на всем пути домой. Словно она два года ждала в этом кресле, не давая себе труда шевельнуться или подумать, пока не пришел я. Пока я наконец не пришел.

Мой правый бок, казалось, потерял вес. Это заставляло меня спотыкаться, пока я все пятился, пятился… Моя правая рука кончалась у плеча. На месте левого глаза зияла пустота. Из тьмы выползало нечто неопределенное, смотрело на меня единственным левым глазом, трогало пальцами единственной правой руки. Я пятился, пятился, отбиваясь иллюзорной рукой. Оно надвинулось. Я коснулся его. Я проник внутрь его. Отвратительно! Сплошные шрамы! Легочная полость Лорена представляла собой сплошную сетку трансплантатов. Мне хотелось выдернуть руку. Вместо этого я потянулся глубже, нашел его заимствованное сердце и сдавил. И продолжал давить.