Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

В голове внезапно щёлкнуло: что, если весь этот поисковый сыр-бор был затеян с целью найти тебя, о моя прекрасная современница? Это значит, что мы были связаны невидимой и непостижимой связью ещё до знакомства! Подобное заключение оказалось до того неожиданным для меня, что я, возможно, из-за шока, возможно, из-за царившей в зале духоты, вновь потерял сознание.

— Слава Богу, очнулся, — смутно услышал я бархатный баритон пра-пра…прадеда.

— Простите, Пётр Иванович, но тут такое дело, — извинялся я, поднимаясь с кресла.

— Как тебя везти так далеко, в Россию-матушку, если ты такой… — князь даже слова подходящего не нашёл, а вот я нашёл: это было слово «дрищ».

— Знаю. Но я не от духоты. В моём сознании возникла одна идея, поразившая меня до глубины души. Верите вы мне или нет, но только сейчас я догадался о том, что я и Доменика были связаны незримой нитью ещё в прошлом нашем существовании…

— Надо тебя в монастырь свозить. Ум и душу на место поставить, — заключил Пётр Иванович.

Сейчас только до меня дошло, что мои слова дальний предок воспринимает как реплики того бедняги из повести Гоголя, который то с собаками разговаривал, то бредил испанским престолом.

— Знаете, я бы съездил. На душе, если честно, так себе. Но вот с умом у меня всё в порядке. Иначе я бы не был способен интегралы решать, — усмехнулся я. — Сейчас антракт? — я решил сменить тему на более нейтральную.

— Да. Сходи в гримёрку, проведай свою ненаглядную, — вдруг посоветовал князь, несколько переменившись в лице. — Мне кажется, нужна твоя помощь.

Я удивился таким словам, но послушался и отправился в гримёрку. Доменика сидела в кресле и сосредоточенно повторяла следующую арию, не обращая внимания ни на коллег, ни на меня. Остальные ребята просто болтали и слонялись без дела по гримёрке.

— Всем привет! — с улыбкой поздоровался я с бывшими коллегами, войдя в гримёрку.

— О, салют, Алессандро! — поприветствовали меня Диаманте и парни из хора.

Синьор Диаманте, один из самых вредных и заносчивых певцов Рима, надо сказать, после моего дебюта и последующего банкета, где мы с ним выпили «на брудершафт», сменил гнев на милость и даже начал воспринимать как человека. А вот Долорозо, прекрасный певец с декадансными взглядами, после посещения фосфоринского дворца, говорят, в последнее время стал абсолютно невыносим, на всех обиделся и перестал общаться с Доменикой. Артисты говорили, что это из-за несовпадения взглядов, но лишь я и Стефано знали, в чём дело. «Виртуоз», по всей видимости, не смог смириться с тем, что ему так изящно и неявно отказали.

— Если бы вы знали, как я соскучился по вам! — воодушевлённо отвечал я, пожимая руки всем подряд.

— Повезло же старому дебютанту Кассини с покровителями. Сильвио уже всем рассказал, кто ты на самом деле, — усмехнулся Диаманте.

— Что ты имеешь в виду? — на мгновение испугался я, подумав, что этот негодяй каким-то образом узнал о моём перемещении из будущего.

— Не прикидывайся ветошью, — засмеялся оперный «старик». — Все уже знают о твоём благородном происхождении. Неужто и правда княжеский сын?

— Да, это кажется необычным, но разве дворянин с хорошим голосом не имеет права петь в опере? — задал риторический вопрос я.

— Имеет, как же, — отвечал Диаманте. — Но я удивляюсь не этому, а безумию и безрассудству князя Фосфорини, у которого хватило ума отправить под нож хирурга собственного отпрыска!

— Всё нормально, мой отец просвещённый человек и считает, что наука и образование превыше всего. А поскольку я с детства хорошо пел, то было решено принести меня в жертву искусству. Да к тому же, у него помимо меня трое сыновей и четверо внуков. Но лишь я один такой уникальный, — засмеялся я, непринуждённо развалившись в свободном кресле.

— Но всё-таки, это весьма странно. Я слышал, что даже синьор Сальваторе Броски до последнего не желал подвергать операции своего маленького ангела Карло, но у них не было другого выхода. Нищета приравнивает аристократов и плебеев, вынуждая действовать одинаково, — с сочувствием Диаманте высказал свою версию произошедшего. — Но насколько я знаю, князь Фосфорини довольно обеспеченный человек, а какие связи…

— Давайте не будем обсуждать столь личные темы, — я решил пресечь на корню подобные сплетни, к которым был так неравнодушен Диаманте. — Скоро начало второго действия, разрешите откланяться, дабы не мешать всем собираться с мыслями.

Тем не менее, в ложу возвращаться я не стал, а почему-то остался сидеть на табуретке около гримёрки. Какая-то странная тревога закралась в моё подсознание, но я не мог понять, с чем она связана.

Не желая больше терзаться сомнениями, я высунул нос в кулису, откуда хорошо было видно происходящее на сцене. Доменика пела дуэт с Диаманте, и в какой-то момент мне бросилось в глаза, будто её свела судорога. Тем не менее, она благополучно допела до конца и с ослепительной улыбкой уехала на ладье в кулису… где, лишь увидев меня, бросилась в мои объятия и вцепилась мне в руку, пряча лицо в моём плече.

— Доменико! Алё, гараж! — в ужасе крикнул я ей в ухо этот бред. — Что с тобой?!

— Пауки… — с этими словами Доменика закатила глаза и упала в обморок.

— Срочно принесите воды! — проорал я первому попавшемуся на глаза «виртуозу». Тот поспешил выполнять поручение «покровителя великого контральтиста».

— Что значит «алё-гараж»? — поинтересовался незнакомый мне юный сопранист, играющий принцессу Ариадну.

— Французское ругательство, — вынужденно соврал я.

Вскоре Доменика, слава Богу, пришла в себя и открыла глаза, в которых я сразу прочитал ужас.

— Нет! — в голос завопила синьорина Кассини.

— В чём дело? Что происходит? — пребывая в шоке, спрашивал я, не обращая уже внимания на то, что целовал возлюбленную в декольте на глазах у всех собравшихся здесь оперных деятелей. Да ну их на фиг! Пусть смотрят!

— Пауки… под платьем, — тихо, но дрожащим голосом шепнула мне Доменика.

Тут я всё понял. Кто-то «добрый» решил испортить моей возлюбленной дебют и подсунул ей пауков. А поскольку под платьем ничего существенного не было, то «недостойные поползновения» были восприняты очень ярко.

Тем не менее, я, с каменным лицом, стараясь казаться равнодушным, залез рукой под эллипсоидный кринолин и, словно заправский тестировщик, наощупь начал искать «ненавистные баги». Я скользил обеими руками вдоль и поперёк желанных выпуклостей и впадин, стараясь не терять лицо за эмоциями и вспоминая ничего не выражающие лица таможенников из аэропорта. Но, миллион не освобождённых ресурсов мне в неуправляемый код! За эти пять минут я успел осязать всё то, о чём мечтал, предвкушая грядущую ночь после долгожданного бракосочетания. Чувственные изгибы, гладкие, как шёлк, стройные ноги, мягкие и бархатистые половинки и, конечно, сводящий с ума «бермудский треугольник».