Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Теперь ещё очередной костюм стирать после этого вонючего болота! Что за мальчишка, с виду ангел, а по манерам хуже поросёнка!

— Да знаю я, — проворчал я. — Такой город увидел, крышу унесло.

— Это тебе от зловония «крышу унесло». Ежели и впредь так будет продолжаться, то по возвращении в Тоскану придётся запереть тебя в погребе.

— Что ж, это логично. Каплунам пряного посола там самое место, — в очередной раз пошутил я по-английски.

По прибытии в гостиницу князь лично проследил, чтобы я после своего утреннего «заплыва» как следует вымылся в тазике и надел чистый костюм, после чего, отвесив непременный подзатыльник, жестом приказал следовать за ним. Мы сели в лодку и направились по каналу в какой-то трактир, обедать.

В какой-то момент меня начала покусывать совесть. Нет, это нормально? Взрослый парень, программист, с высшим образованием и золотым сертификатом, прилично зарабатывавший в своё время, а в итоге что? За всё платит «батя порядка эн» (так теперь я называл своего предка, по аналогии с терминами из математического анализа), всюду водит меня за ручку и наказывает, как пятилетнего, за капризы и непослушание.

Последний раз что-то подобное было примерно в девяносто пятом году, когда мы поехали с дедом Ильёй в Петергоф, на «метеоре» — это такой теплоход. До сих пор стыдно вспоминать, как я всю дорогу пытался куда-то убежать, а потом свалился в «крякающий» фонтан. Дед меня тогда единственный раз в жизни выдрал ремнём.

Да, у деда был крутой характер, но его сильно сглаживали деликатность и бесконфликтность. Пётр Иванович был более резким, грубым и, как мне казалось, более раскрепощённым, что ли? Я не знаю, но почему-то в последнее время начал уважать этого человека, у которого тоже многому можно было поучиться.

В очередной раз я невольно сравнил Петра Ивановича со своим дедушкой, и в душе моей проснулась тоска. По Питеру, по светлым пасмурным дням, по безнадёжно утёкшему детству. Но, как бы то ни было, надо жить дальше и принимать то, что есть на данный момент.

В трактире я заказал себе помидоры с моцареллой, а вот князь решил отведать местной экзотики и выбрал… ризотто с чёрной каракатицей. Меня так и скрючило от смеха, и я долго не мог успокоиться, вспоминая один из любимых мультфильмов.

— Не обращайте внимания, с ним бывает, — закатив глаза, Пётр Иванович объяснил официанту, который понимающе покивал, видимо, привык к неадекватности «виртуозов». Потом князь уже обратился ко мне. — Что тебя так рассмешило?

— Ничего, Пётр Иванович, — отвечал я сквозь слёзы от смеха. — Просто вспомнил сказку про одноногого пирата, который назвал свой корабль «Чёрная каракатица». Ха-ха-ха-ха!

— Двадцать пятый год, а всё одни сказочки на уме, — проворчал князь.

— Так я же виртуоз среди сказочников, — огрызнулся я в ответ.

Дальнейшие полтора часа мы сидели молча, ожидая, когда, наконец, официант соизволит обслужить гостей с далёкого севера.

— Значит, слушай меня, — уже во время трапезы строго сказал Пётр Иванович. — В третьем часу после полудня я отправляюсь в La Pieta, поговорить с наставниками будущей невестки.

— А я? — с волнением спросил я, даже выронив вилку с вяленым помидором. — Мне тоже можно с вами?

— Тебе зачем? — угрюмо вопросил князь, педантично пытаясь подцепить в тарелке эту самую чёрную каракатицу.

— Понимаете… вдруг я увижу там великого маэстро Вивальди, — с надеждой ответил я.

— Это кто? — похоже, Пётр Иванович не очень-то разбирался в музыке своего же времени.

— Величайший композитор, правда, я не смею врать! — воскликнул я. — Доменика… Она мне рассказывала. Она знает его лично. Прошу, Пётр Иванович, возьмите меня с собой!

— Эх, что тут попишешь. Ладно, — хлопнув меня по плечу, князь дал добро последовать за ним в La Pieta.

Где-то в районе полудня мы выехали, всё также, на местном речном транспорте, из гостиницы в самый знаменитый интернат не только Венеции, но и всей Италии. La Pieta, школа для одарённых девочек.

Когда мы прибыли в учебное заведение, юные дарования как раз были в церкви, на репетиции школьного оркестра, под руководством… о, неужели я всё-таки увижу его, композитора, чьи всего лишь двенадцать произведений — хотя он написал гораздо больше — помогли мне выжить в том кошмаре и вернули к жизни?..

Вивальди. Времена года. Казалось бы, затёртая до дыр классика, которая всем надоела. Но не мне. Двенадцать скрипичных концертов, словно двенадцать апостолов, открыли мои рыбьи глаза на жизнь, я переслушивал их с начала до конца, когда лежал в больнице и не находил больше никакого утешения. Потому что, когда приходили родители, их эмоции застилали всё, они до такой степени меня жалели, что хотелось повеситься. Мне не хотелось казаться больным, не хотелось падать в глазах родственников, поэтому я старался держаться в их присутствии и только ночью давал волю чувствам.

Я слушал только «Времена года» и на время забывал о том, что случилось со мной, о том, что происходит. Эта музыка, словно волшебный бальзам, проникая сквозь уши, залечивала болезненные шрамы и швы, и, слушая её, хотелось жить. Да, жить, хотя бы ради того, чтобы вновь слушать музыку Вивальди.

А теперь мне предстоит встреча с моим давним кумиром, не побоюсь этого слова, хотя и прекрасно понимаю все приоритеты. В данном случае я не преклонялся, но лишь уважал и почитал великого Мастера, и это не казалось мне зазорным.

Мы вошли в небольшую церковь, в которой возвышался орган, и я увидел то, что и хотел увидеть. Великий маэстро, изящно дирижируя смычком, руководил игрой многочисленного скрипичного ансамбля, состоявшего лишь из юных и прекрасных девушек-подростков в скромных чёрно-белых платьях. Среди смуглых и черноволосых девочек я не мог не заметить рыженькую — маленькую, изящную девчушку с озорным взглядом, которая сосредоточенно выводила свою нотную строчку, не обращая ни на кого внимания. Должно быть, это и есть та самая Элизабетта Виттория Кассини, сестра прямого предка моей Доменики.

Спустя какое-то время оркестр разделился на две части: первые остались за своими пюпитрами, а вторые заняли места на хорах, где, словно под воздействием волшебной палочки маэстро Вивальди, грянули хор из Gloria:

— Domine fili unigenite Jesu Christe!

О, это произведение не сравнить ни с чем! Я и сам пел его, вместе с хором мальчиков много лет назад, я знал его наизусть, но никогда ещё не слышал в столь прекрасном исполнении. Или это девушки так проникновенно поют? Не может быть, басовую партию тоже поют девушки! Кажется, я схожу с ума…

— Пётр Иванович, послушайте, — затаив дыхание обратился я к предку. — Это чудо света!

— Согласен. Люблю, когда девицы поют, — удовлетворённо отметил князь.