Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Кузьма! — отдышавшись после утомительного занятия и вытерев руку шёлковым платком, скомандовал князь, позвонив в колокольчик.

Через некоторое время послышался грохот башмаков, и на пороге возник Кузьма в опрятной оранжевой ливрее:

— Что изволите, ваш-светлость?

— Вынеси это… — приказал Пётр Иванович, вручив слуге вазу из горного хрусталя.

— Опять вы, батюшка, согрешили, — понимающе вздохнул слуга.

— Сам знаю, — грубо ответил князь. — Не маленький. Иди, полей клумбу с лилиями. Хоть какая польза будет.

Кузьма молча удалился, но вот князь, по-видимому, и не собирался. На некоторое время воцарилась тишина, и я осторожно высунулся из-под клавесинного покрывала, чтобы посмотреть, что происходит. Каково же было моё удивление, когда я увидел, что Пётр Иванович с маленькой книжкой в руках стоит на коленях перед иконами, которые висели на восточной стене кабинета и периодически совершает земные поклоны. Зрелище до того впечатлило меня, что я весь последующий день молчал, лишь изредка отвечая на вопросы.

Спустя почти что час, князь наконец-то дочитал покаянный канон и вышел из кабинета, заперев на ключ дверь, не предоставив мне другого выхода, кроме как через окно.

Комментарий к Глава 53. Приключения в Венеции и борьба со страстями Боткинская больница – стационар в Санкт-Петербурге для лечения больных инфекционными заболеваниями.

====== Глава 54. Признания и терзания ======

Выбравшись через окно из кабинета, я быстро прошмыгнул через двор и, опять же через окно, влез к себе в комнату. То, что я увидел, можно было сравнить разве что с битвой, борьбой порядочного, верующего человека с низменной страстью. Увы, сам я не мог в полной мере осознать и прочувствовать этого, но тем не менее пытался проявить понимание.

Напрасно я надеялся закрыться в своей комнате на весь день, чтобы хоть как-то успокоиться: пришли слуги и сообщили, что меня ждут в обеденном зале. Пришлось идти, хоть от увиденного аппетит пропал напрочь.

Когда я сел за стол, у меня невольно возникло ощущение, что я словно отсюда и не вылезал и всё время, проведённое в тосканской фосфоринской резиденции, либо сидел за столом, либо помогал с дровами и стройкой во внутреннем дворе. Меня посадили, конечно же, рядом с Доменикой, и я в какой-то момент заметил странные взгляды Стефано, Паолины и даже самого Петра Ивановича, прекрасно понимая, что они думают о нас обоих. Впрочем, Пётр Иванович смотрел в основном на Доменику, просто прожигая её взглядом, и я смутно осознавал, что происходит сейчас у него в душе. Невольно вспомнилась фраза из уже забытой песни или стихотворения: «Я буду дышать за нас обоих». Казалось, сейчас происходит примерно то же самое: страстное желание князя к Доменике словно дополняло мою нежную любовь к ней же, любовь, лишённую физической составляющей…

На обед подавали фазанов, которых, к сожалению, всё-таки нашли в лесах Тосканской области. Надеюсь, что бедные птицы недолго мучились и, ещё более надеюсь, что в этом убийстве не принимала участия моя Доменика. Тем не менее, мне было больно смотреть, как моя возлюбленная с аппетитом уплетает бедную птичку. Утешил я себя только тем, что вспомнил старую кошку Мурзилку, которая жила у деда на даче, и которую я искренне любил… А она мне дохлую мышь принесла на кровать, безо всякой дурной мысли — хотела ведь, как лучше. Успокойся, Саня, не осуждай людей, кто ты, чтобы давать другим оценку?

К моему счастью, в качестве холодной закуски подали запечённые овощи с оливковым маслом и специями. Такими, как я люблю — шафраном и кориандром. Признаюсь, мне впервые понравилось то, что приготовили в этой тюрьме в княжеском дворце, и я даже вслух высказал благодарность шеф-повару Осипу. При этих словах Доменика улыбнулась, но я тогда не понял, по какому поводу.

Стефано, вновь обиженный на весь мир в лице, на этот раз, Паолины, в кои-то веки не болтал без умолку и сидел за столом молча, смотря лишь в свою тарелку. Бедняга Альджебри, ну почему тебе так не везёт?

Посмотрев в сторону Паолины, сидевшей по диагонали от меня, рядом со Стефано, я обратил внимание, что мнимая сестра ничего не ест, а на её устах играет едва заметная таинственная улыбка, на щеках — пылает румянец. Дочь князя и маркизы, тихая и неприметная девушка, словно расцвела за время пребывания в тосканской резиденции и теперь казалась настоящей красавицей, что ещё более подчёркивало её новое платье из светло-голубого атласа, которое Пётр Иванович заказал у лучших портных Флоренции. Паолина тоже сидела за столом молча, и я предпринял попытку заговорить с ней первым:

— А что это ярко-розовое в хрустальном графине? Лимонад? — поинтересовался я у мнимой сестры.

— Нет, это старинный русский напиток, «la morsa», — объяснила Паолина, чем вызвала у отца лёгкую кривоватую улыбку.

Надо сказать, наш язык давался ей гораздо труднее, чем Стефано, который уже вовсю, хотя и с жутким акцентом, болтал по-русски и мог спокойно поддержать нашу с князем беседу на родном языке. Паолина периодически путала падежи, склонения и род существительных, а также по привычке ставила перед русскими словами итальянские артикли.

Вечером я всё-таки решил поговорить со Стефано, уж больно он был расстроен и подавлен. Для этого дела мы уединились в беседке, куда никто не собирался приходить. Сопранист-математик уже ждал меня, что-то сосредоточенно записывая на листке, а на деревянном круглом столе я увидел целый ворох каких-то листков, исписанных вдоль и поперёк… русскими словами и фразами. Похоже, что он всерьёз решил выучить русский. На одном из листков я увидел настоящую блок-схему для алгоритма изучения нового языка. «Вот вам, готовый программист!» — подумал я, искренне восхищаясь методами Стефано.

— Зэдравиа джелайо! — с натянутой улыбкой и жутким акцентом поприветствовал меня Стефано.

— Привет, — с лёгкой усмешкой ответил я. — Как даётся обучение?

— Легко, — уже перейдя на итальянский, отвечал Стефано. — Арабский и санскрит гораздо труднее было изучать.

— Ничего себе, ты сколько языков знаешь? — от удивления присвистнул я, а сам подумал: «Эх, жаль, что ты не застанешь си-плюс-плюс, вот где раздолье для извращённого математического ума!»

— Не считая итальянского? Пять с половиной: испанский, арабский, латынь, персидский, греческий, и частично санскрит.

— Да уж, в твоей коллекции разве что китайских иероглифов не хватает, — усмехнулся я. — А почему именно эти языки?

— Смотри, первым двум научил меня отец, ибо это языки наших предков. Следующие же я выучил сам, чтобы иметь возможность читать рукописи известных математиков. Менелао из Александрии, Аль-Кваризми, Омара Хайяма, Брамагупты… О, а ещё недавно я прочитал «Ключ арифметики» Гияс-ад-дин Джамшида ибн Масуда аль-Каши. Знаешь такого?