Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

Так, например, я обнаружил в трюме рулевое колесо наподобие штурвала. Как сообщил Карло, этот штурвал являлся основным механизмом с ручным приводом, точно такой же установлен на чердаке над сценой.

В чердачном помещении также размещался механизм подъёма и спуска декораций: несколько витков каната намотаны на центральный барабан, который крепился на продольном вале. Концы каната шли через блоки к вертикальному кабестану, который как раз находился под сценой. Это был самый настоящий кабестан* для поднятия якоря. Говоря проще, этот механизм можно сравнить с воротом колодца, работающего в обе стороны: к обоим концам одной верёвки, намотанной на вал, вращающийся по очереди в обе стороны, прикреплялись две декорации, которые таким образом по очереди сменяли друг друга. Декорации сменялись посредством применения дешёвой рабочей силы.

На самом деле, и в трюме, и на чердаке, было ещё много чего интересного, и я бы, возможно, провёл там весь день, если бы не пришёл главный инженер, учитель Карло Альджебри, и не прогнал нас, троих капелльских зевак.

— Хватит глазеть, идите делом займитесь. Не мешайте подготовке к спектаклю!

Поэтому, дабы никого не замучить занудством, я перейду от частного к общему: с простейших механизмов переключусь на театральные машины. Например, на том же чердаке я обнаружил весьма странную конструкцию, внешне напоминавшую какого-то птеродактиля. Это был образец театрального транспорта, приводившегося в движение сотнями верёвок и подъёмников, по сути представляющий собой гигантскую марионетку. Далее был целый поезд тележек на колёсах, к которым прикреплялись картонные волны. Позже я заметил, что тележки представляли собой «кольцевой список», то есть первая и последняя были сцеплены в кольцо. Тележки приводились в движение набором механизмов, расположенных под сценой.

Да, здесь было на что посмотреть, и моя, возможно, едва зарождающаяся фантазия, освободившаяся наконец от гнёта технократической диктатуры левого полушария, уже рисовала мне сцены из давно забытых пиратских романов и фильмов. Вернусь в своё время, непременно напишу оперу «Остров сокровищ», в качестве декораций взяв 3D-модель этого корабельного закулисья.

По просьбе Доменико мы посмотрели также костюмы и декорации, которые хотя и были весьма живописными, но в отличие от механизмов не произвели на меня особого впечатления. В то время как синьор Кассини был в полном восторге от картонных дворцов и костюма Золотого Грифона. Наверное, если бы Доменико работал у нас в компании, он скорее всего был бы front-end разработчиком или веб-дизайнером.

Экскурсия близилась к концу, мы вышли в коридор, где я с интересом разглядывал барельефы на его стенах, как вдруг… Из холла послышались крики. Голос принадлежал, скорее всего, мальчишке, или очень юному «виртуозу». Однако, я успел расслышать кое-какие ругательства.

— Что там за шум в холле? — поинтересовался я.

— Сам не знаю, пойдём проверим, — ответил Карло.

Мы спустились в холл и увидели следующую картину: юноша лет четырнадцати или пятнадцати с живым подвижным взглядом, покрасневшим от злости лицом и длинными вьющимися каштановыми волосами, в скромном дорожном костюме и плаще, забрызганном грязью и таких же грязных сапогах, пытался проникнуть в театр, а двое почтенных мужей в пенсне и париках с буклями (директор и его помощник) держали парня под руки и не впускали.

— Как вы смеете, старые злодеи, меня не впускать! Я буду жаловаться маэстро Порпоре!

Тут вдруг у меня в голове щёлкнуло: в этом агрессивно настроенном подростке я вдруг признал будущего великого «виртуоза», Гаэтано Майорано, более известного как Каффарелли. Всё совпадает с тем, что я вычитал в своё время об этой скандальной личности в Иниернете: возраст, место и время дебюта и невыносимый вздорный характер.

— Синьоры! — крикнул я. — Прошу, впустите этого парня!

— С чего вдруг мы должны вас слушать, синьор? — холодно спросил меня помощник директора. — Я вас первый раз вижу.

— Да, вы вообще кто?! — возмутился будущий «оперный Юпитер», показав на меня пальцем. — Местный солист? Увольте, я с этим привидением петь не буду!

— Синьоры, Алессандро Фосфоринелли солист Сикстинской Капеллы, — вступился за меня Карло. — И тоже инженер, как я. А ещё он мой друг, чьё мнение я уважаю и прошу прислушаться к нему.

— Хорошо, синьор Фосфоринелли. Вы знаете этого дерзкого юношу? Кто он таков и по какому праву смеет врываться в театр в таком виде?

— Прекрасно знаю. Это Гаэтано Майорано, лучший ученик маэстро Порпоры. Он приехал принять участие в спектакле Доменико Сарро.

Кассини и Альджебри переглянулись. Никак, наверное, думают, Алессандро стал ясновидящим.

— Откуда вы меня знаете? Шпионы или наёмники что ли?! — вытаращив глаза, вопросил Гаэтано.

— Вас это не касается, синьор, — спокойно ответил я. — Скажите спасибо, что мы вообще здесь оказались, иначе пришлось бы вам плохо.

— Ничего не знаю, — проворчал директор. — Где сопроводительное письмо?

— Вместо сопроводительного письма будет небольшой экзамен, — отвечаю я. —

Синьор Майорано, если это и вправду вы, то прошу вас сейчас же, без промедления, спеть десятое упражнение из «листка Порпоры».

У бедняги при этих словах челюсть отвисла.

— Вы откуда про «листок» знаете? Маэстро его никому не показывал, кроме меня.

— Объяснения сейчас неуместны. Лучше сделайте то, что я прошу, иначе Италия лишится «золотого голоса», а вы встретите старость на паперти или в тюрьме.

Гаэтано, видимо, испугался, потому что не посмел меня ослушаться и спел всё упражнение с начала и до конца. Лишь услышав первую ноту, я понял: передо мной гений. Признаюсь, такого голоса я не слышал никогда и, скорее всего, больше не услышу. Его техника была настолько отточенной и совершенной, а тембр настолько идеально ровным и выразительным, что я мысленно (не без белой зависти) снял перед ним шляпу. Хотя, думаю, в том, что я услышал, больше заслуга маэстро Порпоры.

Надо сказать, Каффарелли заставил меня вспомнить юных олимпиадников из кружка программирования, сотнями щёлкавших сложные задачи, в то время как я десяток за один раз едва мог осилить. Я пришёл в этот кружок по знакомству, будучи уже студентом, разочарованным университетской программой, и, как следствие, выглядел старым дураком в глазах способных юношей и девушек десяти-пятнадцати лет, занимавшихся в кружке с детского сада. Правда, через пару лет я таки дорос до их уровня и даже помогал новичкам с решением, тем не менее, комплекс старого болвана засел глубоко в подсознании.

— Брависсимо! — в восторге воскликнул директор. — За всю свою жизнь я не слышал ничего более прекрасного! Заоблачный голос и ничем не уступающая техника. Узнаю школу маэстро Порпоры.