Амантий Буравсон - Программист в Сикстинской Капелле (СИ)

— Что происходит? — мелодичным голосом, но всё же строго, поинтересовалась дама, внимательно изучая нас через лорнет.

Закрыв своё ущербное место руками, я, заикаясь, пытался что-либо ответить, но так и не смог сказать ничего членораздельного. Стефано предпринял попытку спрятаться за моей спиной, хотя и превосходил меня почти на двадцать сантиметров. Что касается Паолины, так она и вовсе от стыда закрыла лицо руками. Только Доменика, проявив в очередной раз чудеса дипломатии, изобразила перед дамой реверанс и обратилась к ней… на французском:

— Bonne nuit, Votre Grâce*, — тихо, но чётко поприветствовала незнакомку Доменика, и я подумал, что хотел бы вечно слушать французскую речь от своей возлюбленной: я не понимал ровным счётом ничего, но грассирующая «р» и смазанные, неопределённые гласные в её исполнении буквально сводили с ума.

Доменика разговаривала с незнакомой женщиной примерно десять минут, а мы со Стефано и Паолиной всё это время пытались понять, о чём речь. В конце концов я расслышал сказанную с умилением фразу на русском: «Мой Петруша приехал…», — а затем Доменика с улыбкой обратилась ко мне по-итальянски:

— Алессандро, поприветствуй свою пра-пра-пра... и так далее, бабушку, донну Софию…

О, как же я не смог узнать её? Княгиня Фосфорина, Софья Васильевна, Софьюшка, как называл её Пётр Иванович, моя пра-пра…прабабушка и возлюбленная жена моего предка. Приглядевшись повнимательнее, я не смог не восхититься её утончённой красотой, пусть и немного увядшей в связи с возрастом и проблемами со здоровьем. Всё равно она казалась прекрасной, и я невольно подумал: «Так вот в кого мы с Мишкой такие красивые!»

Собравшись с мыслями и стараясь абстрагироваться от нелепой ситуации, я всё-таки нашёл в себе силы, чтобы сказать:

— Здравствуйте, ваша светлость, Софья Васильевна, — с этими словами я и изобразил как можно более изящный поклон, хотя это казалось немного странным: изображать галантный поклон со столь же галантным приветствием, будучи совершенно обнажённым, казалось полным безумием. — Простите нас за столь непотребный вид, мы просто только приехали и нас с дороги — в баню.

Стефано повторил мой неуклюжий поклон, но ничего не сказал, лишь глупо улыбнувшись — видимо, все свои языки проглотил, не только русский, но и санскрит. Паолина, как наиболее здравомыслящая из всех, быстро завернулась в полотенце и, выбравшись из ушата, изобразила изящный реверанс. Да, в полупрозрачной простыне, босиком. Прямо вылитая Айседора Дункан, двести лет назад!

— За что просите прощения? — с улыбкой ответила Софья Васильевна. — Меня простите за столь внезапное появление. Только-только дочитала вечернее правило и уже предполагала отойти ко сну, но внезапно услышала крики, словно дворовые мальчишки бранятся. А голос, как у моего Мишеньки в малые годы! Такой чистый и нежный, как хрусталь. Мой Мишенька в отрочестве в церкви пел, будто ангел небесный… Так сейчас я услышала тот же голос. Звук доносился со стороны бани. Подойдя поближе, я увидела, что в окнах горит свет.

— Нам очень стыдно, что мы посмели нарушить ваш покой, ваша светлость, — как можно более вежливо отвечал я, замотавшись в полотенце и помогая Стефано сделать то же самое. — Обещаю, что такого более не повторится.

Но, казалось, княгиня Фосфорина вовсе не сердилась на нас, наоборот, была рада нас видеть. Такая маленькая и изящная, она даже Доменике приходилась по плечо ростом, однако, несмотря на это, во всех её действиях была какая-то скрытая энергия. Даже в состоянии покоя в ней было движение, подобное тому, что я видел на картинах эпохи барокко.

— Доменика, княгиня знает, кто мы такие? — обеспокоенно спросил я по-итальянски.

На что та лишь молча кивнула, а затем добавила: «Дон Пьетро уже написал ей в письме».

По-быстрому одевшись, мы со Стефано поспешно покинули парилку, оставив женщин одних. Какое-то время я ещё слышал разговор Доменики с княгиней на французском, но разобрать ничего не смог, да и Стефано не мог мне помочь, поскольку сам языка не знал. Через некоторое время из парилки вышли Софья Васильевна и Паолина, одетая в своё домашнее платье, оставив Доменику наедине с подчинёнными синьора Мойдодыра.

— Пойдёмте, дети мои, я покажу вам ваши спальни, — предложила пра-пра…прабабушка и жестом пригласила следовать за нею во дворец.

Показав нам комнаты, которые уже были приготовлены специально для нас, Софья Васильевна собиралась уже удалиться в свои покои, но тут в коридоре, как тень отца Гамлета, откуда-то возник Пётр Иванович со свечой в руке. Взгляды супругов встретились и на некоторое время застыли. Посмотрев ему в глаза, я почувствовал, словно ледяная глыба в его душе начала понемногу оттаивать. Отдав свечу мне, Пётр Иванович приблизился к Софье Васильевне и, не говоря ни слова, заключил её хрупкую фигурку в свои стальные объятия. В следующий момент я немного смутился, потому что пра-пра…прабабушка, взрослая женщина, аристократка, просто-напросто заплакала от переизбытка чувств.

— Софьюшка, душа моя, радость моя… — тихо, но страстно, бормотал князь, обнимая возлюбленную супругу.

— Петрушенька, свет мой, лучик утренний, — всё ещё всхлипывая, отвечала на ласки княгиня.

У меня нет слов, которыми можно ярко описать эту сцену. Но понятно было одно: это не спектакль, это настоящие чувства и эмоции, на которые способны далеко не все. Я ещё долго мог бы стоять и наслаждаться красивой картиной, чем-то напомнившей мне «Поцелуй» Густава Климта, если бы в этот момент не послышались всхлипы над правым ухом. Стефано, ёлки-палки. Этот сверхэмоциональный итальянец меня уже достал. Как хорошо, что в восемнадцатом веке не было «Титаника», «Хатико» и прочих душещипательных фильмов!

Отпустив, наконец, жену из объятий, хотя и с большим трудом и нежеланием, Пётр Иванович приказал всем следовать за ними в обеденную залу, а меня послал проведать Доменику и проводить её туда же. Когда я дошёл до бани, то увидел, что Доменика с сердитым видом сидит в предбаннике, в своём древнеримском одеянии и шубе сверху.

— Что случилось, любимая? — удивился я.

— Нет, ты только подумай! — возмущённо воскликнула Доменика. — Её светлость приняли меня за костюмершу из Парижа!

— Ха-ха-хах, — засмеялся я. — Но ведь это хорошо, это значит, что у тебя идеальное произношение. Не расстраивайся, радость моя, мы это недоразумение проясним.

За столом мы разговаривали достаточно тихо, дабы никого не разбудить громким смехом и речью. В основном разговаривали Пётр Иванович с Софьей Васильевной, мы со Стефано и Паолиной сидели молча, а Доменика и вовсе немного надулась, но старалась не показывать вида. По правде сказать, говорить в столь позднее время, после долгой дороги и парилки было лень, да и есть не хотелось. На моё счастье, мы приехали в ночь с пятницы на субботу, поэтому на ужин подали вчерашний грибной суп и сладкий пирог с малиновым вареньем.