Бернар Вербер - Последний секрет [litres]

Потом от вахты отказались коллеги по работе. По сбивчивым речам друга Бертрана Жан-Луи Мартен понял, что на его место в банке взяли другого сотрудника.

У самого Бертрана тоже опустились руки.

Дольше всех держалась семья. Дочери говорили о возвращении домой, о выздоровлении, о возможности перевода в специальную больницу. А потом Изабелль вдруг удивилась:

– Тебя перевели в другую палату?!

Он уронил веко. Финчер переселил его в более просторное помещение, чтобы он мог спокойнее общаться с родными.

– В этой палате нет окна! – возмутилась младшая дочь Сюзанн.

– Ему-то что! Ему от этого ни жарко ни холодно, – усмехнулась старшая.

– Не смей так говорить! – И возмущенная мать с размаху отвесила девчонке пощечину.

Жан-Луи Мартен дважды уронил веко.

Нет, не ссорьтесь.

Но жена уже исчезла, уведя детей, чтобы избавить его от зрелища их склоки.

На обратном пути море спокойно.

Умберто насуплен и враждебен, он не желает разговаривать и часто сплевывает за борт – можно подумать, что он еле сдерживается, чтобы не плюнуть прямо в них.

Как видно, больничное начальство не теряло времени и устроило ему изрядную выволочку.

– Вообще-то нам повезло, что нас просто выставили, – говорит Исидор. – В 1971 году в Лос-Анджелесе все было гораздо хуже. Десять журналистов решили попасть в психиатрическую больницу, чтобы посмотреть на происходящее там изнутри. Каждый отправился к своему семейному врачу с жалобой, что слышит голоса. Всех положили в психушки, где по симптомам у них определили шизофрению. Журналисты тщательно фиксировали все происходившее вокруг них, но, когда они решили, что расследование завершено, некоторых не выпустили. Им пришлось обращаться к адвокатам, потому что врачей, готовых признать их душевное здоровье, не находилось. На особенности поведения новеньких обращали внимание только другие больные…

Лукреция не против, чтобы ветер трепал ее рыжие волосы, и глубоко дышит, чтобы в этот раз избежать укачивания.

– Врачебная корпорация была, должно быть, оскорблена тем, что попала в ловушку к журналистам. С того момента, как те поступили в лечебные заведения с диагнозом «шизофрения», все, что они делали, воспринималось как типично шизофреническое.

Впереди простирается Лазурный Берег с его роскошными виллами.

– Я тоже слышала о чем-то подобном, уже в Париже, – подхватывает Лукреция, тоже желая показать осведомленность. – С ведома школьной администрации социологи наугад раздали ученикам целого класса хорошие и плохие характеристики по итогам года в его начале. Преподаватели ничего не знали. Получившие хорошие характеристики закончили очередной учебный год с хорошими оценками, плохие – с плохими.

– Полагаете, нас лепят окружающие? – спрашивает Исидор.

В этот момент начинает вибрировать сотовый Лукреции. Она слушает, потом объясняет:

– Это профессор Жиордано. Он что-то нашел. Оставил сообщение, что ждет меня в морге.

– Одну вас или нас обоих? – удивляется Исидор Каценберг.

– Он вызвал только меня.

Исидор настороженно щурится:

– Я с вами.

Кто ты такая? Маленькая дурочка, тебе еще только предстоит освоить профессию.

– Я хочу пойти одна.

Ты мне не отец.

– Не понимаю вашего настроения, Лукреция.

Капитан вертит фуражку с золотым кантом, насмешливо на них поглядывая. Он вспомнил, почему решил остаться холостяком.

– Учтите, мне это совершенно не нравится, – шипит Исидор.

– Ваше дело.

– Вот как?

– Да, так.

Искрящиеся изумрудные глаза заглядывают в карие, хозяин которых надеется, что в них ничего нельзя прочесть.

После прохладного прощания с моряком журналисты подходят к мотоциклу с коляской. Исидор намерен смолчать, но это выше его сил.

– Я серьезно считаю, что лучше действовать вместе. При каких-то неприятностях…

– Я большая девочка и могу за себя постоять. Кажется, я уже это доказала.

– Тем не менее я настаиваю.

Она быстро надевает шлем и красный плащ.

– Отель рядом, вы вполне дойдете до него пешком! – бросает она.

Лукреция поднимает авиаторские очки, извлекает из мотоцикла рык, потом тянет Исидора к себе и целует в лоб. Взяв его за подбородок, она говорит:

– Пусть между нами все будет ясно, дорогой коллега. Я не ваша ученица, не дочь, я не ловлю каждое ваше слово. Я делаю что хочу. Сама.

Он выдерживает ее взгляд и отвечает:

– Мы начали это расследование вместе, по моему предложению. Поверьте, нам лучше и дальше не расставаться.

Она опускает очки и ныряет в вечерний трафик, бросив своего спутника в порту одного.

Одиночество нарастало постепенно, но непоправимо.

Дочери заглядывали все реже, уже не заботясь о предлогах.

Только Изабелль еще навещала его. Она неустанно твердила мантру: «У меня впечатление, что тебе немного лучше» и «Я уверена, ты поправишься». Возможно, она пыталась убедить в этом саму себя. Но и жена с течением временем переходила ко все менее убедительным отговоркам, а потом и вовсе перестала приходить. Мигающий глаз и слюнявый рот – не очень вдохновляющее зрелище.

Впервые Жан-Луи Мартен провел целый день в полном одиночестве. Он говорил себе, что на свете нет такого несчастного человека, как он. Даже участь бродяги, заключенного, приговоренного к казни, завиднее, чем его. Те, по крайней мере, знают, что их мучения конечны. А он – существо, обреченное на жизнь. Он знал, что бесконечно будет прозябать в неподвижности, как растение. Даже хуже: растение хотя бы растет. Он же был подобен механизму. Предположим, утюгу. В него поступала методом вливаний энергия, у него наблюдался пульс, но в чем разница между плотью и механикой, поддерживавшей в этой плоти жизнь? Он был первым человеком, превратившимся в механизм при сохранившейся способности мыслить.

Проклятая авария! Попался бы мне тип, из-за которого я впал в это состояние!

В тот вечер он был уверен, что с ним случилось худшее.

Но он ошибался.

Лукреция Немрод едва не сбивает пешехода. Для ускорения она сворачивает на тротуар. Под переднее колесо «Гуцци» попадает бутылочный осколок, и оно издает бутылочный выдох.

– Черт!..

Она с трудом вынимает из держателя за коляской запасное колесо. Начинается дождь. Молодые люди наперебой предлагают помощь, но нарываются на яростное «нет».

Запасное колесо тоже пробито.

Журналистка в сердцах пинает железного скакуна.

Дождь припускает еще сильнее. Корабли в море треплет буря.

Она находит в коляске аэрозольный баллон и прикрепляет его штекер к клапану.

Я всегда обходилась без чужой помощи. Я родилась сиротой. Вернее, родители исчезли так быстро, что я не успела их заметить. Я сама выучилась, читая книжки, без учителей, я стала журналисткой без всякой школы журналистики. Сейчас я сама, без автомеханика, меняю колесо и ни от кого не хочу зависеть. Бедные наивные дурочки, мечтающие найти мужа, который решит их проблемы! Волшебные сказки сильно навредили моему поколению.