Гарднер Дозуа - Лучшая зарубежная научная фантастика: После Апокалипсиса

Казалось, само время исчезло. Моко перестал считать часы и минуты, а начал думать в шагах и хватах, из которых состояли движения, а из тех, в свою очередь, складывались фазы.

Они шли вдоль обрывов, преодолевали гребни, избегали выступов, не покидая дороги, что вела их вверх. По мере подъема света становилось все меньше, и вскоре Моко и Арлиана надели налобные фонари, включив их на максимальную яркость.

Спустя много часов они достигли небольшой пещеры, вырытой в стене лощины. Арлиана помогла Моко перелезть через край и забраться в безопасный грот. Восстановив дыхание, мужчина выглянул из отверстия. До пика Кентерберийской лощины оставалась еще сотня метров. Он застонал: плечи, спина, ноги нещадно болели.

Арлиана улыбнулась.

– Не волнуйся, это конец нашего пути.

– Но мы же не добрались до вершины.

– Здесь лучше – иди и посмотри.

Девушка взяла его за руку и повела в глубь пещеры. Грот расширялся к концу, так что они могли идти выпрямившись и не ударяться головой о своды. Свет фонариков наполнял небольшое помещение и отражался сотнями золотых лучей от жетонов избранных, висящих под потолком. Жетонов было множество.

Моко расхаживал по пещере, дотрагиваясь до них пальцами и заставляя раскачиваться.

– Что это за место? – спросил он.

– Сюда приходят умирать скалолазы, – отвечала Арлиана.

Она вбила гвоздь в потолок пещеры и повесила на него свой жетон. Моко тоже снял с шеи цепочку и разместил рядом, переплетая с цепью Арлианы так, чтобы жетоны располагались именами друг к другу.

– Иди сюда, – позвала девушка и начала раздеваться.

Арлиана и Моко были всего лишь двумя маленькими приматами, результатами долгой эволюционной радиации, начавшейся на Африканском Роге. Их жизни имели значение только для них самих да небольшого числа людей вокруг. Однако, если взглянуть со стороны, станет ясно, что судьба этих двоих являлась частью общей системы, действующей на самых разных уровнях. Силы, что свели Арлиану и Моко, также отвечали за циклы развития и упадка цивилизации Глубинных жителей. Они управляли жизненными циклами лисиц и зайцев, а в большем масштабе – аммонитов и метеоритов. Великий механизм колонизации и эксплуатации заставил человечество выйти за пределы своего мира, но также разрушил биосферу третьей из всех обитаемых планет.

Неотвратимая смерть преследовала все живые существа с тех самых пор, когда их давние предки открыли тайну обмена генами. С развитием абстрактного мышления страх смерти стал казаться бессмысленным. Но без этого абсурда люди ни за что бы не пересекли Красное море, и в земной коре планеты в двадцати девяти световых годах от Земли не существовало бы двух связанных друг с другом приматов.

Арлиана отрезала небольшой кусок веревки, обвязала один его конец вокруг своей талии, а второй – вокруг талии Моко, чтобы их не разделило.

По меркам человеческого сознания времени у них было совсем немного – каких-то двадцать ударов сердца, но в этот момент их оберегали силы природы. Ангелы гравитации нарисовали для них элегантную параболу. Ангелы электромагнитных сил позволили им ощутить прикосновение друг к другу. Ангелы сильного взаимодействия сохраняли их невредимыми, а ангелы слабого – связали их со своим асимметричным отражением.

Они подошли к краю пещеры, крепко держась за руки, и бросились вниз.

Вот еще один рассказ Кена Маклеода, чей «Час Земли» также представлен в нашей антологии. В этом рассказе автор переносит нас в Россию времен холодной войны и повествует о неприятном, почти лавкрафтианском вторжении в нашу реальность, которое было засекречено, да и вы точно не захотите узнать о нем… а если узнаете, то наверняка пожалеете.

Это случилось в 19… незабвенном году, когда я поверил в то, что раскрыл тайну, которая почти наверняка лежала тяжелым бременем и вызывала острые приступы вины и стыда у доктора Дэвида Райли Уокера, почетного профессора зоологии университета Г. Случай вполне ординарный. В одном разделе углубленного курса зоологии рассматриваются философские и исторические аспекты этой науки. Мне поручили написать статью по истории предмета, подробно рассмотрев точку зрения, которая в то время еще не была полностью дискредитирована, – наследование приобретенных качеств. Большинство моих товарищей по университету, обладавших более практичным умом, отнеслись бы к подобному заданию не слишком серьезно. Но только не я.

С высокомерием, свойственным юности, я верил, что изучаемый нами предмет, то есть зоология, обладает потенциалом охватить более широкий круг знаний, чем нынешнее практическое использование и толкования это предполагают. Разве человек не животное? В таком случае разве зоология не должна в принципе изучать все человеческое? По крайней мере, я так рассуждал в то время, оправдывая тем самым обширный, но, если рассуждать с нынешней, зрелой точки зрения, не слишком полезный круг чтения. Например, некоторые недавние печально известные и весьма доходные популистские идеи, как, впрочем, и серьезные исследования сексуальности и социального поведения, были впервые предложены, представьте себе, энтомологами. Я считал это лишь началом владычества мысли, доступной зоологу. В те дни такие области, как эволюционная психология, медицина по Дарвину и экологическая экономика, все еще пытались проклюнуться из зловонной скорлупы своих интеллектуальных и, что более важно, воинственно настроенных прародителей. Великий пересмотр этих вопросов, произошедший в середине века, еще дремал в утробе будущего. Тогда были, если можно так выразиться, странные времена, момент бурного перехода, когда атомно-молекулярное учение уже появилось, но еще не стало основой биологии. Некоторые вопросы, ныне получившие объяснение, в умах преподавателей старой закалки и на страницах устаревших учебников представали как новые и неизученные. Призрак витализма бродил по семинарским аудиториям, тектоника плит являлась крепким основанием для геологов, а понятия о межконтинентальных мостах и даже легендарная Лемурия еще не считались достойными упоминания или хотя бы серьезного опровержения. Я порицал, нет, питал отвращение к подобным бредовым идеям.

Признаю, что с особым рвением я ринулся читать материалы, необходимые для написания скромной статьи. Я приходил в университетскую библиотеку в полдень, поднимался по лестнице на этаж научной литературы и проводил в отсеке для индивидуальной работы, изучая книги и конспектируя, не менее пяти часов, В отличие от большинства моих коллег, я не страдал от никотиновой зависимости и мог работать все пять часов, ненадолго прерываясь лишь по зову природы. Я погрузился в изучение самого Ламарка в пространном викторианском переводе, различных редакций «Происхождения видов», а также «Журнала по истории биологии». Я уже и раньше встречался с работой Кестлера «Дело о жабе-повитухе», в которой он хоть и с некоторым сожалением, но в пух и прах разбивает ламаркианские утверждения путешествующего биолога, мошенника и самоубийцы Виктора Каммерера. Эта книга в мягкой обложке, зачитанная чуть ли не до дыр, считалась подпольной классикой среди аспирантов-зоологов наряду с работой Лайелла Уотсона «Суперприрода». Неистово читал я и писал, чтобы дискредитировать раз и навсегда давным-давно развалившиеся гипотезы, которые составляли суть моего сочинения. Но когда я закончил конспектировать и составлять план и статья была практически готова, осталось лишь добавить несколько соединяющих фраз и отредактировать, я вдруг отчего-то почувствовал, что дело мое не закончено.