Фёдор Быханов - Взорванная судьба

— Действительно! — настал черед задуматься и озабоченному хозяину кабинета.

Он остановился на половине пути к обзорному виду через закаленное бронированное стекло и повернулся в сторону визитера:

— Выход остаётся у нас с тобой только один — снять дохляка с нашего «довольствия» и гнать из города!

Каждое слово теперь походило на рекламный слоган с газетной полосы, должный убедить, кого угодно в необходимости действовать именно так, и никак не иначе:

— Пусть подыхает, где хочет.

Только Грилан и тут нашелся, что сказать боссу.

— Я уже, было, таким образом и хотел поступить, — пожаловался он. — Но этот Пьер точно ведет себя как умалишённый.

Мануэль артистически изобразил на своем лице прожжённого хитреца смешную гримасу скорбной обиды:

— Говорит, что семья у него имеется на руках, и у всех вроде бы одинаковые анализы крови.

Визитер снова принялся жестикулировать в воздухе пальцами:

— У каждого, якобы, заразный вирус нашли.

Подумав, он проявил неплохую осведомлённость научными достижениями:

— Как там его, называется? Вот — иммунодефицита. Неизлечимая на сегодня болезнь. Вот Колен с катушек и слетел — требует золотой парашют на прощание.

Гонец плохой вести, однако, вовсе завершил этот перечень огорчительных откровений. Добавил к ним ещё и последний факт.

Достав его из своего, будто бы, не имевшего дна, собственного кладезя плохого настроения:

— Или, мол, заявит на нас федеральному прокурору, если не получит кругленькую сумму на лечение и отъезд!

— Промолчит! Или рта раскрыть не сможет! — вынес приговор дон Луис. — Многих мы видели шантажистов!

Он, уже немигающим взором посмотрел на Грилана, так, будто просвечивал того насквозь как рентгеновскими лучами.

— С тем светом еще в прокуратуре связь не установили, — после минутного раздумья промолвил в дополнение к уже прозвучавшему вердикту Луис Верхилио Грасс. — Ты и займешься ликвидацией!

Он снова уселся в свое вместительное кожаное кресло за массивным столом и уткнулся в бумаги. Снова, но теперь уже бесповоротно, показывая всем видом крайнюю степень недовольства.

Потом с жестким прищуром, не сулящим ничего хорошего, глянул на посетителя.

— Да, и вот еще, — меняя тему разговора, дон Луис щелкнул пальцами. — Как там называется газетенка та, что на нас вышла.

— «Колумбия Стар».

— Вот именно. Прощупай, кто там такой прыткий и тоже пасть заткни. Больше я с ними, этими продажными газетчиками, шутить, не намерен. Пусть не думают, что им все может с рук сойти. Каждому пулю отыщем!

Стоя у выхода из кабинета Мануэль Грилан едва смиренно дождался конца руководящей тирады. Он даже начал переминаться с ноги на ногу, очевидно, обуреваемый желанием немедленно закатать рукава и в точности исполнить все, полученные в ходе этого визита, руководящие пожелания.

Но вот дон Луис выдохся и на прощание махнул рукой, как бывают, когда охотникам желают:

— Ни пуха, ни пера!

Правда, в ответ, посылать к чёрту помощник никого не стал. Массивная дверь за ним закрылась с той же стремительностью, что и впустила раньше, едва визитер понял, что можно быть свободным.

Дон Луис хмыкнул, навсегда забывая о жалкой судьбе, ожидающей беднягу Колена:

— Этот проныра, Мануэль Грилан, меня еще ни разу не подводил!

Финансист заодно вспомнил и некоторые факты из того яркого прошлого, что уже успели прославить его подручного в широких криминальных кругах нескольких латиноамериканских стран, не говоря уже о Штатах.

— Потому и сам целехонек, — само собой всплыло в подсознании кокаинового барона, ко всему подходящего с одной меркой.

Цена каждого деления на ней была — жизнь. И если нужно, ни секунды бы не промедлил, вынося приговор даже таким, как этот его преданный его раб — исполнитель особых, самых грязных поручений — Мануэль Грилан.

К тому же — единственный служащий из прежнего штатного состава, кого дон Луис взял с собой, отправляясь из Колумбии в изгнание.

Теперь и для того главным являлось их общее дело:

— Интересы «Грузовых перевозок Грасса».

…В семье у Алика Колена нет будильника.

Вернее, сейчас нет. Разбил как-то отец после запоя, запустив в него ботинком.

Потом, протрезвев, даже пожалел о содеянном.

Заявил домашним, чтобы простили:

— Как же ты теперь, сынок, в школу подниматься будешь?

Но дальше слов сочувствия дело не пошло.

Постоянно недосуг Колену-старшему отправиться в часовой магазин. Да и не на что, по сути, приобрести новое голосистое устройство, чтобы поднимало в урочный час его сына-шестиклассника.

И все же Алик просыпался вовремя.

Потому что выручает его лучший друг, всегда в вязаной кофте и в пласированной старомодной юбке — старушка мисс Кноптон.

Та, что живет в их многоквартирном доме по соседству — на длинном, как шахта метро коридоре.

Это она, не считает за особый труд, когда не забывает по утрам постучать в квартиру Коленов.

Как-то, когда мать Алика попыталась отблагодарить соседку, даже обиделась:

— Мне не в тягость!

И пояснила причину этого со своей светлой и доброй улыбкой на узком морщинистом лице.

— Все равно, дорогая, встаю пораньше, чтобы мою красавицу прогулять, — услышала мама Алика. — И эти несколько шагов до вашей двери мне сделать совершенно даже не затруднительно.

Старушка и на самом деле, выйдя на пенсию, теперь имела много свободного времени, которое желала потратить с пользой от общения с новой для себя собеседницей.

— А вот у тебя. Роза, сынок-то растет настоящим человеком, — однажды заявила она с явной похвалой. — И умный мальчик, и обходительный, и животных любит.

Она так и расцвела в еще более доброй беззубой улыбке.

— Вот моя-то красавица от него прямо без ума, — слова лились журчащим ручейком. — Как увидит — сразу начинает мурлыкать, едва Алик возьмёт её на руки.

Только про кошку соседки, мама Алика уже и сама все прекрасно знала из многочисленных рассказов своего сына.

Любимица мисс Кноптон — Пупси, действительно, была красавицей. Как и подобает, если ты по природе — настоящая персидская княжна.

Хотя, следует заметить, при всей своей внешней респектабельности, нравом она, однако, отличалась отнюдь не аристократическим.

Чуть зазеваешься:

— Пупси уже исчезла!

Пропадает после этого неделями, бродя по подвалам окружающих домов, где никто и не пробовал пересчитать многочисленное бродячее кошачье поголовье.

Вот уж тогда и настает черед Алика отвечать добром на добро. Все закоулки обойдет, но отыщет-таки беглянку.

После чего к хозяйке обратно несет ее любимицу, грязную, как нерадивый кочегар:

— Не одним шампунем не отмоешь.