Полина Елизарова - Черная сирень

И страшная, темная воронка, которая почти всосала ее в себя два с лишним года назад, закрутилась совсем рядом, но пока еще не здесь, а где-то вовне.

И там, в воронке, была не смерть, но уже и не жизнь.

Тяжелый плащ крадущегося по пятам мрака, в складках которого отдельными вспышками мелькали объяснения с начальством, унижения, бесполезные крики, отчаянье, боль, и бесконечные вопросы врачей, и печаль в глазах Никитина, и Анькина вдруг проснувшаяся чрезмерная забота.

– Ну так что же здесь случилось?

Прежде чем снова заговорить, Валерий Павлович подождал, пока она поклевала мясо и салат. Ее руки заметно дрожали, и он, все время внимательно за ней следивший, не мог этого не заметить.

– Я думала, мы на «ты» перешли.

Варвара Сергеевна, не став спрашивать разрешения, встала и включила кофеварку. В любой непонятной ситуации лучше что-то делать.

– Я с радостью! Не люблю ненужных формальностей… На работе ими сыт по горло. Ты у меня дома, мы второй раз за день принимаем вместе пищу – «выкать» в такой ситуации нелепо!

Самоварова резко обернулась:

– Я тоже не люблю недоговоренности. Итак, что ты про меня успел узнать, а главное, зачем тебе это нужно?

Вопреки ее ожиданиям, Валерий Павлович выдержал ее яростный взгляд спокойно и, что-то взвешивая про себя, с ответом не торопился.

Он встал из-за стола, молча забрал из ее рук немытую утреннюю чашку и достал из шкафа две другие, чистые.

– Сын через полчаса подойдет, познакомитесь.

– Валерий Павлович! Или ты мне все сейчас же объяснишь, или мы видимся в последний раз, и давай расценим это как дурацкое приключение.

– Ну что ж… Объясню, конечно, когда пойму, что мне нужно объяснять… Да присядь ты! Кури, кофе пей! Нервная ты какая… Вот она, эмансипация ваша. «Новопассит» в сиропе месяцок пропьешь – вчера еще хотел назначение дать, да запамятовал. Он хорошо снимает тревожные состояния, не пропускай только приемы.

– Всего и делов? «Новопассит»? Я не ослышалась? – Она зло рассмеялась.

Перед глазами промелькнула щедрая горка препаратов, выписанных Ларисой Евгеньевной, которыми уже третий год кормила свое помойное ведро. Хорошо хоть у ментов тщательно защищены все базы, включая медицинскую.

Но сейчас она уже не сомневалась в том, что при большом желании он все узнает. Да и сын его в этом деле, вероятно, прошаренный.

Айтишник…

Или уже знает?

И просто над ней издевается.

– Да, «Новопассит» в сиропе, так эффективней. Продается в любой аптеке без рецепта. Пожалуйста, сядь.

Он подошел к окну, распахнул его настежь и вдруг резко хлопнул себя по лбу:

– Ах ты, черт! Я, кажется, понял… Как же я сразу не догадался, аналитик хренов! Ты же в компе у меня побывала, и ты следователь!

Было видно, что он и в самом деле разволновался. Пытаясь успокоиться, начал с шумом собирать со стола грязную посуду.

– Варвара Сергевна, прошу тебя, сядь и дай мне тоже сигарету. Бросишь тут с тобой, как же!

Самоварова присела и закурила.

– Так вот, послушай…

После его глупейшего в своей простоте объяснения, оба засмущались от взаимной бестактности и надолго замолчали.

Напряжение стало таять.

Варвара Сергеевна принялась снова, теперь уже украдкой, осматривать кухню. Ни вазочек, ни цветов на окошке, и, несмотря на видимую чистоту, полотенца не выглажены.

Нет, в этом он точно не врал: хозяйки в доме давно уже не было.

Кто-то не прожил здесь эту жизнь.

Ветер за окном вконец распоясался и начал играть с занавесками, задирал их, раскидывал по сторонам, обнажая клочья суконного предгрозового неба в окне.

«Нам сейчас не хватает только голоса Шаляпина, с патетическим треском льющегося из старого граммофона», – подумалось Варваре Сергеевне.

– Дождь-то переждешь?

– А кофе еще сваришь?

– Сварю, если дождь переждешь.

– Может, такси проще вызвать?

– А я не хочу как проще.

– А со мной так и не получится.

– Успел заметить.

Через полчаса дождь закончился.

Прощаясь, Валерий Павлович дал на всякий случай зонт и, лукаво улыбаясь, подчеркнул, что зонт обязательно надо вернуть.

Сына Валеры, высокого парня с кофе и собачкой из позавчерашнего утра, Самоварова встретила, выходя из подъезда. Растерявшись, она все же кивнула, и он, не глядя, машинально кивнул в ответ.

Он ее, конечно, не узнал.

Двигаясь по направлению к проспекту, Варвара Сергеевна свернула в арку, в которой затормозила вчера со своим неслучайным новым знакомым.

Она остановилась и принялась внимательно рассматривать старинный, нещадно изъеденный временем каменный свод. Вспомнились катакомбы из сна и спасительные, золотистые потоки света и музыки.

И тут самая странная, кажется, мысль пришла ей в голову.

Даже если и наврал ей этот Валерий Павлович, даже если настрогал так же шустро, как обед, свое складное объяснение, все равно только что прошедший час, что они провели вместе, пусть и в изрядном смущении, стоил даже его вранья…

Несмотря на тревоги последних дней, в то утро Галина проснулась в особенном настроении.

С раннего утра, пока собирала дочь в школу и собиралась сама, пока привычно металась по квартире, опасаясь забыть необходимую вещь, и повторно проверяла, выключены ли утюг, плита и закрыты ли краны, что-то новое, пока еще неясное, щекотало ее изнутри.

В рабочий кабинет Галины можно было попасть двумя путями: через длинный общий коридор, которым она всегда и пользовалась, или – существенно срезав путь, – через гостевой зал со сценой.

Сегодня она решила пройти через зал.

На сцене танцоры репетировали начатую еще Родиком постановку, пока еще совсем сырую, с не вполне сложившимся сюжетом.

Когда Галина поравнялась со сценой, она остановилась, пораженная, сама еще не понимая чем.

И тогда, вопреки обыкновению, Галина присела на краешек велюрового дивана, внимательно вглядываясь в происходящее на сцене.

Девки, эти безмозглые анорексички (глаза бы их не видели!), как обычно, кривлялись и ржали. Галина вспомнила, что Родион перед уходом решил покреативить, взяв в постановку приглашенных танцоров-кубинцев. Именно это и привлекло ее внимание: смуглые, скульптурные тела, глаза-угли и густые, черные, волнистые волосы.

Ох…

Глядя, как лихо кубинцы крутили танцовщиц в зажигательной сальсе, Галина на какие-то минуты утратила чувство реальности. Ей показалось, что мир, огромный мир за пределами ее тоскливого дома, состоит лишь из испепеляющего солнца, соленого моря, смеха, рома, дыма сигар и сладостной неги на песке.

Особо приглянулся один.

Самый высокий, самый белозубый и самый веселый.

Галина с удивлением расслышала, как парень, объясняя танцовщице движение, свободно говорил по-русски.