Николай Айдарин - Метель в преисподней

Я подолгу разглядывал своё отражение в зеркале, сначала в больнице, а потом и дома, пытаясь привыкнуть к своему новому образу, но удавалось это плохо. В последнее время у меня вообще что-то ничего не получается, как я успел заметить. Пустая глазница выглядела откровенно страшно, даже если веко было закрыто — отсутствие глаза сразу было заметно, и, как мне кажется, даже левая бровь немного опустилась вниз, хотя, быть может, это всего лишь зеркало такое кривое.

Папа ещё некоторое время пробыл в городе, улаживая «старые дела», затем окончательно порвал с Наумовым все отношения (только благодаря моим долгим и нудным уговорам; сам отец этого не желал по вполне понятным причинам) и вернулся обратно домой. Я проводил его на автобусный рейс лично. Все те дни, пока папа гостил у меня, мы разговаривали очень мало, да и сами разговоры выходили сухими, пустыми и никчёмными, типа «ты как, нормально? Рад это слышать». Я видел, что он всякий раз хотел поднять тему моего глаза, но я старался вообще не думать об этом, поэтому заранее и, быть может, чересчур резко прерывал беседу, либо же переводил её в другое русло. В конце концов, мы оба не выдержали, и папа уехал. Очень надеюсь, что в следующий раз он приедет в открытую и не будет следить за мной, хотя, как оказалось в итоге, его слежка спасла мне жизнь.

Паша, едва залечив ожоги, в срочном порядке выписался из больницы и отправился обратно на службу, а спустя пару дней я снова услышал по радио о том, что неизвестный ночной герой спас ещё одного человека от грабежа. Если честно, то я относился неодобрительно к этим его ночным вылазкам, считая, что Паша очень сильно рискует не только своей карьерой, но и жизнью. Ладно, если с него только сорвут его маску и узнают, кто он такой — Паша ведь может один раз крепко нарваться на тех, у кого будет огнестрельное оружие, и ему хватит одной единственной пули, чтобы не успеть принять RD вовремя. Или же его пырнут ножом в сердце, или сделают галстук — способов много. Сам Павел при этом меня внимательно выслушал, после чего заметил, что я просто ему завидую, ведь он безо всяких способностей борется с преступностью, а я при всём моём арсенале тихо сижу в уютном уголке и только и делаю, что либо бухаю, либо жалею себя. Так же он добавил, что с тем же успехом на него может упасть кирпич с крыши дома, когда он пойдёт в магазин за хлебом. Естественно, я был вынужден проглотить своё мнение и больше его ему не показывать.

После того, как папа уехал обратно в деревню, я дозвонился до мамы и попросил её перезвонить мне, когда папа доберётся до дома, под предлогом «хочу убедиться, что он благополучно доехал», хотя на самом деле я хотел удостовериться, что отец не сошёл на первой же остановке и не вернулся в город. Он вполне мог это сделать.

Папа, уезжая, оставил мне ключи от моей квартиры, после чего я всерьёз задумался о том, чтобы переехать в апартаменты чуть менее фешенебельные, под стать моим текущим доходам (на работу я в итоге вернулся), а также ещё по целому ряду причин, главными среди которых были: моя убеждённость в том, что теперь каждая собака знает, где я живу, и при этом она может спокойно войти в мой дом без моего дозволения. А вторая — я снова выслушал от своей соседки длинную тираду о том, что я из себя представляю, что она думает о моих ночных гостях, которые ей не дают спать, о моём страшилище, поселившимся на балконе, а так же о том, что ей очень грустно видеть то, что я с собой делаю (при этом она очень внимательно посмотрела на мою пустую левую глазницу). Я терпел это, как я считал, достаточно долго для того, чтобы теперь со спокойной душой начать искать новое жильё, правда, это оказалось не так-то и легко.

Так-с, я, вроде бы, рассказал уже обо всех моих завершённых делах и подведённых итогах, где это было возможно, кроме трёх.

Первое. Нашли труп старушки с сиреневыми волосами, но, насколько мне известно, зацепок у следственной группы никаких не было, и в результате я смог больше уже об этом не беспокоиться, по крайней мере, когда бодрствовал. Другое дело — ночные кошмары, но к этому я уже привык. А к трупу Артура я сам привёл следственную группу, и в результате это дело повесили на меня и Семёна. Конверт с деньгами изъяли и обнаружили, что те в нём фальшивые (а я-то считал Артура порядочным человеком!), и я поблагодарил себя за свою честность, из-за которой не присвоил себе этот конверт. После того, как я вкратце поведал Семёну о моих последних приключениях, он обозвал меня полным кретином, а потом мы вместе благополучно и слаженно завели это дело в тупик. Да, да, так работают нечестные сотрудники наших следственных органов, но Вы должны понимать как никто другой, что иного выхода у меня не было: та горстка людей, которая знала правду или могла в неё поверить, либо ни на что не влияла, либо находилась по другую сторону баррикады, а всем остальным я правды рассказать не мог, я это уже проходил. На меня и без того раньше косились как на сумасшедшего, а после недавнего моего появления на месте одного из самоубийств вообще поползли слухи о моей невменяемости, благо, из-за моей травмы разговоры за моей спиной велись достаточно тихо, хотя я всё равно их слышал. В результате вся та моя репутация «крутого и многообещающего следователя» быстро обернулась в «будешь много работать — сам станешь таким же, как Николай Айдарин». Я забил на это — поддержку Семёна я всё равно чувствовал, с Пашей мы вообще основательно закорешились, Роме было на всё плевать до тех пор, пока я приносил выгоду, как, собственно, и моему боссу, хотя я подозреваю, что это явление весьма спорное. Посмотрим, что будет дальше.

Второе. «Светлый Путь» прислал мне деньги и письменную благодарность за проделанную работу в виде двух конвертов (один с банковскими реквизитами, другой с самим текстом благодарности), а так же большой грамоты «Благодарность за качественное выполнение следственно-розыскных мероприятий» с всякими подписями и печатями и рекомендацией повесить её себе на стену. Я долго ломал голову над тем, что бы такое с ней сделать, после чего она отправилась в дальний ящик, чтобы быть там погребённой под слоем пыли до определённого момента. Деньги я благополучно снял со счёта и, взяв из них лишь небольшую часть для оплаты моих текущих долгов, всё остальное тщательно упаковал в специально купленную маленькую сумку, после чего совершил весьма странный поступок, наверное, один из самых необычных в моей жизни. Я отдал все деньги семье Инессы, конечно, тайно — просто подкараулил момент, когда те будут у себя дома, оставил сумку с напечатанной принтером запиской «Я сожалею и надеюсь хотя бы частично загладить свою вину перед вами» возле калитки, после чего позвонил в звонок и торопливо скрылся за углом соседского кирпичного забора. Выглянул оттуда и убедился, что дочь Инессы взяла сумку, а затем я со спокойной душой ушёл прочь. Видите ли, я считал, что им нужны эти деньги гораздо больше, чем мне — я разгромил половину их дома, убил их родственника, к тому же мальчику требовалась срочная операция на позвоночнике (я узнал это чисто случайно, когда невзначай решил копнуть поглубже в историю семьи Инессы — честно говоря, я опасался и до сих пор опасаюсь, что кто-то из её потомков унаследовал её страшный дар, но, вроде бы, всё обошлось). Так что мне глубоко наплевать с высокой колокольни на то, что Вы там теперь обо мне думаете. Но ведь Вы же меня понимаете, да?