Дэвид Шейфер - Пожиратели облаков [litres]

– Сельдерейчик можно не класть, – сказал он бармену (то ли индиец, то ли пакистанец, а может, из Шри-Ланки). – Мне кажется, это перебор. А вам? – обратился он к девушке, которая, судя по всему, едва ли вообще замечала рядом его присутствие.

– Мм? – ответила она недоуменным взглядом.

Интересно, откуда она? Это самое «м-м» звучало по-американски, но все-таки она какая-то… нездешняя. И даже не сказать чтобы белая. Девушка снова углубилась в блокнот, где что-то вычитывала и записывала. Ну да ладно.

На обратном пути к дивану Марк перехватил взглядом пожилую женщину, которая шла к краю зала с пачкой сигарет. Опа. Это еще что? Неужели?.. Да, к этому залу примыкала курилка. Мир богачей определенно удивлял. Оказывается, здесь можно было курить внутри аэропорта. Недопитый стакан Марк поставил рядом со своим местом, а сам неспешно, прогулочным шагом направился туда, где находилась малоприметная, прочно прилегающая дверь в помещение типа оранжереи, с романтической надписью «Fumoir» [47] «Курительная комната» (фр.) . Воистину нет предела чудесам. Правда, проблема теперь была в том, что у Марка с собой не было сигарет. А в «фумуаре» находился всего один курильщик женского пола, за которым он, собственно, сюда и проследовал. Марк бесцеремонно попросил закурить, да еще и выудил из протянутой пачки парочку про запас. Женщина оказалась израильтянкой, у которой в Нью-Йорке живет внучка. Жадно насасывая тонкую сигаретку, Марк из вежливости выслушивал свою собеседницу. Рассказ частично заглушало гудение вентиляции, не на пользу был и акцент рассказчицы. К тому же, несмотря на романтичность названия и антураж класса «люкс», это была всего-навсего курилка.

В солнечной тиши за матовыми стеклами «фумуара» беззвучно текла жизнь. По бетонному, с разметкой, простору взлетных полос разъезжали, отбрасывая блики, поезда из багажных тележек. Колеса на самолетных шасси – они, интересно, маленькие или большие? Под самими самолетами они смотрелись игрушечными, а рядом с обслуживающим персоналом в комбезах казались, наоборот, массивными. Пожалуй, шестой или седьмой шаг можно озаглавить: « Отслеживайте перспективу ». Нет, лучше так: « Выбирайте свою перспективу ».

Марк возвратился к своему месту. Бог ты мой, он же кинул «джамбл» прямо лицом кверху на своих бумагах. И вообще все свое добро оставил без присмотра. Это, видимо, одна из тех вещей, которые можно себе позволить, путешествуя первым классом? Будем надеяться. Хотя нет, наверняка есть и такие воры, что орудуют в подобных элитных местах, подрезая ценности у своих люксовых попутчиков: где портсигар на краю столика, где «Ролекс» из душевой кабинки или викодин из аптечки. Надо быть осмотрительней. Шаг № 9: « Будьте осторожны, чтоб вас ».

Марк снова занялся «джамблом»: «lavni». Мимо.

Девушка возле стойки все так и мельчила у себя в блокноте. Все-таки странно, насколько холодно она встретила его попытку завязать разговор. А впрочем, чего тут странного: ты ей кто – сват-брат? Человек занят. Но неужто даже занятому нельзя на минутку отвлечься? О-хо-хо.

«Vilan»? Нет. «Laniv»? Чушь несусветная. «Nilav»? Тоже нет. «Anvil»? [48] «Наковальня» (англ.) Ну-ка, ну-ка… Да, «anvil» – это определенно словцо; штуковина, по которой лупцуют молотом. Ха-ха – вот вам и три успешно размотанных слова.

Но из «anvil» выдоилась одна только А, которую Марк присовокупил к остальным выявленным буквам. Что же все-таки нужно этому ленивому афористу? И что это за хрень: «shambu»? Какой-нибудь «Hubasm»?

Чирикнул мобильник. Сообщение от Нильса: « Место встречи изменилось. Ждите указаний».

Ну вот и здрасте. Одно дело просто ждать, а другое – ждать неизвестно сколько. Марк прикрыл глаза – сугубо для отдыха, не для сна. Насчет сна в зале было наглядное предупреждение: какой-то пузан в углу, время от времени дающий храпака. С обвисшей нижней губы блесткой нитью свисала слюнка, прямо на толстенный узел переливчато-лилового галстука.

«Busham», что же за «busham»? Может, какое-то растение или мера длины? Марк где-то слышал что-то подобное. Типа « двенадцать бушамов на фарлонг », или…

Марк встал, старательно собрал бумаги в стопку, надел пиджак, а также застегнул саквояж и поставил его рядом с собой. Положил в рот мятную таблетку. Подошел к стойке.

– Можно еще одну? – попросил он бармена. А у девушки, повернувшись, спросил: – Вы не слышали такое слово: «бушам»?

– Как-как? – встрепенулась она.

– Бушам. Бу-шам. Слово такое. Мера длины, что-то в этом роде?

– Наверное, бушель, мера веса и вместимости, – секунду подумав, сказала девушка.

Возрастом она была моложе, чем Марк, но вокруг глаз уже темноватые круги. Может, просто от недосыпа. Слегка взъерошенная, но при этом красивая – типа как на рекламах геля для волос, где красота подается непременно взъерошенной.

– А, ну да, – Марк прикусил губу. – Действительно, бушель.

Девушка снова углубилась в блокнот, но как будто что-то передумала.

– А зачем это вам?

Почему спросила, непонятно. То ли из снисходительной вежливости, то ли вправду из интереса. Пока можно истолковать и так и эдак.

– Да это я так, редактирую кое-что. Думал, может, опечатка.

– Похоже на «ambush» [49] «Засада» (англ.) , только слоги переставлены, – сказала она.

Бл-лин. А ведь точно «ambush». Именно.

– Точно, «ambush», – вслух повторил Марк. – Спасибо.

– Да нет проблем.

Бармен воткнул в напиток корешок сельдерея.

– Да ладно, сойдет и так, – махнул рукой Марк, но уже после того, как чертов индус выкинул сельдерей в раковину; получилось так, будто он вообще согласен на все и прощает в том числе и этот мерзкий корешок. В общем, Марк поневоле выглядел козлом, а когда попытался спасти положение, выводя при выпивании носом какую-то идиотскую мелодию, то ощутил себя еще гнусней – конченым гондоном. От растерянности он выложил на стойку десятифунтовую банкноту и ретировался к своему дивану.

Так, ладно. «Ambush» дало еще две буквы, А и Н. Итого в распоряжении теперь имелось C, K, S, A, A, A и H. Значит, первое слово в трехсложной фразе – это, очевидно, артикль А. Приставим его к обоим оставшимся словам – что получится? «A wash cak»? «A cash kaw»? Третье слово в обоих случаях полная бессмыслица.

О, как Марк себя порою презирал. На своих семинарах он всегда предостерегал от жалости к себе – этого жуткого, известного всем изъяна личности с призвуками сопливости, слезливости и зажатости. Ну а как быть с откровенным самопрезрением, тем более когда оно обоснованно? Неужели ты никогда не приходишь в ужас от самого себя? И речь тут не о казусе с напитком, не о полуденном пьянстве и не о том, что ты лопухнулся на детской игре в слова, когда тебе по контракту нужно через две недели сдать книгу. Дело в твоей общей бесчестности; в той твоей части, что вечно юлит и норовит подстроиться под соответствующий угол любой ситуации. Возможно, что такое иногда бывает с каждым. Приходится иной раз кривить душой, привирать и подыгрывать. Но ты-то дошел до точки, когда вся твоя жизнь стала игрой. Насколько лучше, должно быть, чувствуют себя люди, которым из-за прямоты, пусть даже негибкости, не приходится так пресмыкаться. Как раз сейчас он, по всей видимости, испытывал жалость к себе потому, что показалось, что в нем образовалась невидимая преграда. И если автобусы могут выдвигать подножки для инвалидных колясок, то мир должен как-то поддержать его.